Царица и две старшие дочери почти всегда ходили в форме сестер милосердия.
«А для русских солдат медицинская сестра стала символом разврата, «тылового свинства», – отмечает Колоницкий. – В некоторых госпиталях на глазах солдат разыгрывались оргии с участием «сестер утешения» и «кузин милосердия». Профессиональные проститутки, подражая моде высшего света, использовали форму Красного Креста».
Роковое слово «измена» сначала шепотом, тайно, а потом явно и громко пронеслось над страной. И в Государственной думе 1 ноября 1916 года депутат от партии кадетов Павел Милюков каждый пункт обвинений царскому правительству заканчивал словами: «Что это – глупость или измена?» Эта фраза словно молотом била по голове.
Заметим: никто не преследовал Милюкова, который в разгар войны предъявил власти такие обвинения. Ни император, ни императрица, ни правительство! Закон не позволял репрессировать депутата за его речь. Незаконными методами император не пользовался. Так что Милюков мог ничего не опасаться. А ведь у него не было и не могло быть никаких доказательств. Он знал, что произносит чисто пропагандистскую речь. Обвинять царицу в прогерманских симпатиях было нелепо, а подозревать в измене – глупо.
«Я утверждаю, что не было ни одной более русской женщины, чем была ее величество, – писала после революции Татьяна Боткина, дочь императорского лейб-медика. – Глубоко православная, она никогда и не была немкой иначе, как по рождению. Воспитание, полученное ее величеством, было чисто английского характера. При дворе знали, как мало у ее величества общего с ее немецкими родственниками, которых она очень редко видела, а некоторых, например дядю – императора Вильгельма, прямо не любила, считая его фальшивым человеком».
Британский посол в России Джордж Бьюкенен жаловался императору, что в правительство назначаются люди с явными прогерманскими настроениями. Николай II, болезненно воспринимавший слова о чуждом влиянии на него, ответил раздраженно:
– Вы, по-видимому, думаете, что я пользуюсь чьими-то советами при выборе моих министров. Вы ошибаетесь: я один их выбираю…
Император не лукавил. Он был крайне упрям и назначал только тех, кому доверял.
«У императора не было личного секретаря, – вспоминал начальник его канцелярии. – Он так ревниво относился к своим исключительным правам, что собственноручно запечатывал конверты с собственными повелениями. Секретарь мог превысить свои полномочия: навязывать свои идеи, пытаться влиять на государя. Влиять на человека, который не хотел советоваться ни с кем, кроме своей совести. Даже мысль об этом могла повергнуть Николая II в ужас!»
