В покой к Лесане Русай возвращался вечером, ложился сестре под бок и лежал молча. Но не потому, что сказать нечего было. По чести говоря, он бы болтал и болтал, без умолку. Да только, что с этих девок взять? Вон, уж который день супится, будто устала, но он-то видит — глаза на мокром месте, того гляди заревёт.
— Ты чего? Чего ты? — спрашивал он, гладя по руке. — Обидел кто?
Она горько усмехалась:
— Деревню сожрали, а там… в общем, люди там жили, хорошие. Близкие… как родня. Жалко их.
— А-а-а… — тянул братец. — Да чего ж теперь? Назад ведь не повернешь.
Он старался говорить, как взрослый, но сестра лишь горько улыбалась, да обнимала его за плечи… А у самой губы дрожали.
Эх, и жалко было дуру глупую! Только и Руська ведь тоже хорош. Едва Лесана бралась мокрыми ресницами хлопать, так и у него, ну никаких сил терпеть её печаль не оставалось. Все мужество и строгость улетучивались. Тут же принимался глаза тереть да моргать. Хоть вовсе не приходи в каморку! А как не придешь? Что ж ей — девке бестолковой — одной что ли выть? Одной-то совсем тошно. Вот и ревели вместе, носами хлюпали.
А когда наплакались вдосталь, день на третий ли, четвертый, сестра повела меньшого «кое-кого проведать». Он обрадовался, что ж не проведать? Чай лучше, чем сопли на кулак мотать.
Миновали несколько переходов — все вниз и вниз, потом спустились на один ярус. Темнотища… только кое-где в стенах факелы чадят. И душно, как в бане. Завернули в какой-то кут, в дверь постучались. А за дверью бабка. Ну, чисто шишига! Зубов всего два — сверху да снизу, сама скрюченная, патлы седые платком кое-как покрыты. Бр-р-р…
— Лесанка, ты что ль? — карга прищурилась.
— Я, бабушка, вот, гляди, кого привела, — и сестра вытолкнула братца вперед.
Тот сробел. Ничего себе «бабушка»! Этакая во сне привидится, как бы под себя не сходить.
— Батюшки! — всплеснула руками старая. — Совсем твой упырь меченый с ума посходил, ребенка приволок! Ой, нелюдь, ой, нелюдь… А ты иди-тко сюда, дитятко, иди, иди. Меня что ль так напужался?
Как же «напужался». Не пугливые мы. Просто… просто к шишигам не приучены.
Хрычовка, заметив замешательство мальчика, хихикнула:
— Обережник будущий старую каргу боится? Да подойди, не съем, я уж сытая. Матрела меня нынче щами потчевала.
Услышав имя стряпухи, мальчишка приободрился и шагнул к бабке.
— Ой, горе мне с вами, горе… Лесанка, ножни подай, патлы состригу хоть ему. Да не крутись ты, вот же веретено! Гляди, уши-то обкорнаю!
