«Вот как бывает на войне, — думал я, глядя на сельских девчат. — Над нами небо с мерцающими звездами, а на земле огонь, смерть, ад… Неужели человек рождается для того, чтобы убивать, а не любить? Ненавидеть, а не наслаждаться жизнью?»
— Загорелся, горит! — раздался восторженный голос Мухамеда.
— Получил, гад! — воскликнул наводчик Коля, хотя трудно было установить, какое именно орудие поразило эту стальную громадину.
— Ура-а-а! Ура-а-а! — кричали мы с Грицко, и девчата вторили нам.
Наконец-то! Танки повернули назад, но не все. Один из них остался неподвижно стоять, его лизали языки пламени. Второй, окутанный дымом, вертелся на месте — по-видимому, у него была перебита гусеница.
— Добейте его! — кричал сержант Сорокин. Он подскочил к орудию, оттолкнул наводчика Колю, некоторое время целился через жерло ствола, а потом, когда Мухамед вогнал снаряд, дернул за шнур…
В свете вновь вспыхнувших ракет мы увидели, как башню танка будто срезало ножом — она свалилась на землю…
Но бой еще не закончился. Враг не хотел признавать себя побежденным. Через несколько минут мы увидели вспышки огня и услышали, как с коротким свистом пролетели почти над нашими головами трассирующие снаряды и взорвались где-то в центре станицы.
— Второй расчет! Прикрыть отход, остальным «отбой»! — приказал командир батареи. — Покидаем станицу…
Небо начало голубеть, становилось все светлее и светлее. Приближался рассвет. Розовел горизонт на востоке, начинался новый фронтовой день, теплый и солнечный, похожий на предыдущие.
Орудийные расчеты быстро снялись с позиций и уехали, кроме нашего, который должен был выполнять приказ командира. Нам оставили несколько ящиков со снарядами. Эти снаряды мы должны были выпустить по укрывшемуся противнику. Наша 76-миллиметровая пушка в течение нескольких минут вела огонь.
— Кончились снаряды! — крикнул я. Ниша и прицеп трактора уже опустели. Ящики из сосновых досок валялись под ногами. Пахло сгоревшим порохом от гильз и дымом пожаров.
— Отбой! — приказал Сорокин. — Будем догонять батарею…
Наш расчет покинул станицу… Мы ощущали жар от горящих домов и скотных дворов на своих потных лицах. Вдоль темной дороги блестели омытые росой листья деревьев. Воздух был еще прохладным. Только теперь я почувствовал, что гимнастерка на мне совершенно мокрая. Мои боевые товарищи сидели, накинув на себя шинели. Я тоже последовал их примеру. Мы ехали молча…
— Расчет прибыл без потерь! — доложил лейтенанту Сапёрскому сержант Сорокин.
