— Понятное дело. В ваше время и трава была гуще, и клубника краснее. Не знаю только, что ты делал со своей голубой кровью в университете — наверное, сдавал ее в помощь тем, у кого она недостаточно голубая. Мне мама рассказывала, что тогда студенты в качестве общественной работы сдавали бесплатно кровь.
— Правда? — искренне изумился Собилло. — Меня не заставляли. Ты, кстати, представляешь, какая во мне адская смесь?
— Какой бы она ни была, я уверена, что всякий раз в ваши вены попадала кровь только самого высокого качества. Вы, помнится, упоминали германских Оттонов. — Ольга запечатала его уста поцелуем. — Довольно, Листик. Я в тебе уверена. Ты — ходячее хранилище голубой крови самых знатных фамилий всего мира. Но как нам все-таки быть с архивариусами?
— Ты права, — сказал Аристарх, с неохотой выпуская девушку из объятий. — Туда мне придется идти одному. Знаю я этих серых крыс. Любое женское лицо, в особенности такое красивое, как у тебя, выводит их из душевного равновесия. В такие моменты, должно быть, они понимают, что на свете есть и другая жизнь, и страшно звереют. А что ты собираешься делать, пока я буду воевать с этими мегерами? Меняйленко запретил нам разлучаться даже на минуту.
— Я сделаю самое простое: посижу в коридоре и подожду тебя. Ты подарил мне столько красивых вещей, и мне еще нужно с ними освоиться.
Аристарх похлопал девушку по плечу и прошел в дверь с надписью «Директор архива», а Ольга расположилась на деревянной скамейке и принялась созерцать носок своего красно-коричневого сапожка, изготовленного умельцами из Болоньи.
«Умеют же делать, — думала она, не отдавая себе отчета в том, что точно так же комментировала свою покупку ее мать лет двадцать пять назад, имея в виду, правда, не итальянское, а всего лишь югославское изделие. — Чем город Первозванск хуже, спрашивается, той же самой Болоньи? Да ничем, — отвечала она себе, — вспоминая, что по древности он не уступил бы, возможно, этому итальянскому местечку, а если бы и уступил — то, наверное, самую малость.
Или, вот говорят, татары, татаро-монгольское иго, — шуршала про себя незлобиво Ольга, поскольку влюбленные люди обычно добры ко всему миру. — Но татары, между прочим, сапоги шили — будьте любезны. И кожа у них была отличная, лучшая в мире кожа, и строчку они делали — залюбуешься!
Ольга вспомнила, как в каком-то музее — уже много лет назад, когда были в моде сапоги «казачок» — она видела изумительный татарский сапог, рядом с которым западная продукция даже «рядом не валялась». Сапог был произведен в XVII веке. Но что мешало татарам и впредь тачать обувь не хуже болонской? Неизвестно. Возможно, отсутствие материальных стимулов. А ведь материальные стимулы — великая вещь. из-за них и Ауэрштадта пришили. Но нет, тут все намного глубже — так глубоко, что я ничего не вижу, как ни вглядываюсь в этот проклятый омут. И не только я, но и Меняйленко».
