– Дитя Сатанаила! – сказал чернобородый злобно и даже попробовал разорвать веревки. – Дитя Сатанаила, свергнутого с небес! Дитя дьявола, совратившего праматерь Еву! Дитя Каина и Каломены, родившихся от Сатаны! Почему ты здесь, дитя ада?
– Ты хотел бы меня убить? – удивился Ганелон.
– Мы не убиваем, сын зла.
– Ты катар?
Черноволосый не ответил. Он смотрел на Ганелона с такой злобой и ненавистью, что у Ганелона закружилась голова. Иисусе сладчайший, прошептал он про себя, что происходит со мной? У меня совсем нет сил. А я не хочу уподобляться этому несчастному, что смотрит на меня с такой злобой. Весы на столе… Чучело базилиска… Душные испарения, тюрьма духа смятенного… Голова у Ганелона кружилась все сильнее и сильнее.
– Ты много рассуждаешь, а истинная вера не рассуждает, – сказал он.
– Зато рассуждает разум, – возразил чернобородый катар.
– Возможно, – сказал Ганелон.
И медленно, стараясь никого не испугать, извлек из-за пояса милосердник.
Катар замер. Зато старик вдруг заговорил. Казалось, он искренне недоумевает.
– Ты нашел искомую книгу, пес блаженного Доминика. Ты ее искал и вот нашел. Почему же ты не уходишь? – Сстарик завороженно наблюдал за лезвием милосердника – узким и сердито посверкивающим.
– Эта книга… Я нашел ее… – медленно произнес Ганелон. – Ты, наверное, не на один раз прочел эту книгу, старик? Скажи мне, она правда дает некое знание превращать глину и прочие ничтожные вещи, даже грязь, в золото?
Серые мухи все гуще роились перед глазами Ганелона.
– Разве это не так? – угрожающе переспросил он. – Разве книга не дает знания?
– Существует знание, которое само по себе приносит силу и радость, – покачал головой маг. – Такое знание не всегда связано с превращениями металлов. Чаще всего такое знание как раз не связано с превращениями металлов.
– Не говори туманно, старик. Ты произносишь слова, каких на свете невообразимо много, а мне нужны самые простые объяснения. Я задал тебе простой вопрос, почему тебе не ответить на простой вопрос так же просто?
– Разве можно объяснить идею огня? – усмехнулся маг.
– Конечно. Достаточно сунуть в огонь руку.
Старик мелко рассмеялся.
– Ты говоришь об идее боли, – негромко, без раздражения, даже доброжелательно разъяснил он. – Но это совсем другое. Ты путаешь понятия, пес блаженного Доминика. Даже если я отвечу тебе совсем просто, ты не поймешь меня.
Веки Ганелона отяжелели, серые мухи теперь летели так густо, что он почти ничего не видел.
