В том, что касается настоящего недуга, которым страдал Гюстав, нет никакой определенности. Идет ли речь об эпилепсии, как таковой? Был ли это нервный срыв, вызванный слишком большими психологическими нагрузками и умственным напряжением? Или же это был своеобразный отказ продолжить учебу? Припадки у Гюстава время от времени будут повторяться в зависимости от интенсивности эмоций. И все же раньше ничто не предвещало столь внезапного заболевания. Все предыдущие месяцы, несмотря на свое явное «отвращение» к учебе, Гюстав отличался железным здоровьем. Если верить свидетельству Максима Дюкана: для срезавшегося на экзамене студента он был в отличной физической форме и имел щегольской вид. Несомненно, тот факт, что он провалился на экзамене, нанес ему сокрушительный удар. Не будем говорить о том, что Гюстав симулировал свою болезнь. Возможно, что он еще не принял какого-то определенного решения, а его тело ответило за него.
И вот он оказался в Руане. «Ах, здесь можно умереть от скуки! — пишет он Эрнесту Шевалье. — Трубка! Да, ты правильно прочел, моя старушка-трубка. Подумай только — она мне запрещена! Мне, которому она так нравилась! Тому, кто только ее одну и любил! Да и еще холодный грог летом и горячий кофе зимой»[63].
Можно лишь удивляться тому, что поверившие в болезнь Гюстава отец и брат, оба медика, слишком поспешно отправили его обратно в Париж. В апреле он уезжает из Руана, чтобы записаться повторно на факультет права. Его приступы тотчас же возобновляются. Случайно? В любом случае, пришла пора радикально менять образ жизни. В конце января вследствие обострения болезни он снова возвращается в Руан. На этот раз надолго.
Случилось так, что «нервная болезнь» помешала Флоберу продолжить образование. Начало 1844 года отмечено чередой приступов и обмороков. В добавление ко всему Гюстав терпит муки от ожога руки. Его отец, озабоченный тем, что недостаточно пустил ему кровь, по неосторожности проливает на его руку кипяток. У Гюстава на всю жизнь останется след на руке как память об отцовской любви.
Тем не менее отцу надо принять решение о том, как в дальнейшем лечить Гюстава. Его сын больше не сможет вести «нормальный» образ жизни, как раньше. По словам самого писателя, эта болезнь подвела черту под первым периодом его жизни. «Моя активная, полная волнений и эмоций, внезапных потрясений и разнообразных впечатлений жизнь закончилась в 22 года», — пишет он Луизе Коле 31 августа 1846 года.
