Ничего не сделал…
А ведь он наверняка догадывался, что приближается минута, когда его отцу будет предложено отречься от престола. Предложить отречься… Но не убивать же!
Когда Александру доложили о свершившемся, формулировка была такая:
— Все сделано.
— Что сделано? — в ужасе переспросил он.
А граф П.А. Зубов, со своей стороны, побоялся назвать то, что было сделано, соответствующим образом. Но он все время обращался к Александру как к государю, и молодой человек не мог не понять…
Конечно, вожди заговора оправдывали потом себя тем, что ими двигали причины исключительно государственного характера, желание спасти Россию и т. п.
Друг Александра Адам Чарторыйский потом написал:
"Россия сильно страдала, находясь под управлением своего рода маньяка; но способ, какой был применен для устранения всех этих затруднений, оставил в душе Александра на всю жизнь мрачный отголосок преступления, совершенного над его отцом, которое, как он был убежден, пало на него и никогда не смоется с него в его собственных глазах".
Так и повелось считать, что Александр не желал насильственной смерти отца. Он хотел лишь отстранить его от управления государством, дабы пресечь деспотизм и самодурство в России. Как бы то ни было, трагическая гибель отца произвела на него неизгладимое впечатление, он был потрясен и всю оставшуюся жизнь мучился сознанием своей вины в произошедшем.
"Эта неизлечимая душевная рана совести, — как заметит позже его внучатный племянник великий князь Николай Михайлович, — испортила всю последующую его жизнь на земле".
Историк К.В. Кудряшов развивает эту мысль:
"Известие о трагической судьбе отца нравственно потрясло Александра. Вне себя он воскликнул: "Скажут, что я отцеубийца! Мне обещали не посягать на его жизнь. О, я несчастнейший из людей!" С ним сделались нервные судороги, и он впал в обморочное состояние. С трудом удалось Палену привести его в себя. "Перестаньте ребячиться!" — потребовал он от Александра. По слухам, <…> Александр не соглашался занять престол и уступил лишь, "когда убийцы отца дерзнули сказать сыну, что если он не согласится принять правление, то увидит рекою пролитую кровь в своей фамилии". Вот как описывает очевидец первый выход Александра I в Зимнем дворце на другой день после катастрофы: "Новый император шел медленно, колени его как будто подгибались, волосы на голове были распущены, глаза заплаканы; смотрел прямо перед собой, изредка наклонял голову, как будто кланялся; вся поступь его, осанка изображали человека, удрученного грустью и растерзанного неожиданным ударом рока. Казалось, он выражал на своем лице: они все воспользовались моей молодостью, неопытностью, я был обманут, не знал, что, исторгая скипетр из рук самодержца, я неминуемо подвергал жизнь его опасности". Сознание своей вины, мысль, что он "должен был" предвидеть роковой исход, всей тяжестью придавило Александра".
