— Видно, не очень приятно вспоминать… Ну что ж, не хочется говорить — и не надо. — Разумнов резко переменил тему разговора. — Документы, я надеюсь, у вас в порядке?
Борис подал свои бумаги. Чем дольше Разумнов их читал, тем светлее становилось его лицо.
— У вас, Борис Андреевич, как я вижу, уже начала складываться рабочая биография… Надеюсь, как-нибудь расскажете на досуге?
— Хоть сейчас могу. У меня этого досуга — отбавляй.
— Был у вас досуг, молодой человек, а с этого часа не станет, и полагаю, надолго.
Борис боялся поверить своим ушам.
— Так вы берете меня?
— Конечно, Борис Андреевич. В неполные девятнадцать лет — пятый разряд… Думаю, стыдно мне за вас не будет.
А Борис все еще не мог поверить.
— Берете даже с этой вот блямбой? — изумленно проговорил он.
Разумнов вскинул удивленный взгляд на Бориса, откинулся на спинку кресла и вдруг откровенно рассмеялся.
Привлеченная смехом, в кабинет заглянула помощница. Она молча оглядела обоих и, ничего не поняв, осторожна прикрыла за собою дверь.
Потерянный вид этой своенравной женщины вызвал и у Бориса смешок.
— Наверное, впервые в жизни так растерялась Аделина Макароновна?
Разумнов, согнав улыбку с лица, переспросил вполголоса:
— Как… как назвали ее?!
— Это ее ваши рабочие так зовут — Макароновной, — смущенно пояснил Борис.
Разумнов задумался, постучал карандашом по краю стола, сказал со вздохом:
— Не любят ее у нас, товарищ Дроздов. Есть в ней сухость какая-то… высокомерие, что ли… А вот документы содержит в безупречном состоянии. Странный человек. Муж ее, крупный инженер, эмигрировал во Францию в восемнадцатом. Она же наотрез отказалась и дочь не отдала. Русские, говорит, с Россией должны быть. А высланные мужем средства на переезд отнесла в Госбанк. Попросила истратить их на борьбу с беспризорностью. А в двадцатых-то годах — холод, голод… Вот и суди-ряди о человеке.
На лице Разумнова не осталось и следа недавнего веселья. Оно стало озабоченным и, как показалось Борису, чуть встревоженным. Он снова стал перелистывать документы Дроздова.
— Я не вижу заявления.
— Так я же… не знал.
— Работе — время, потехе — час. Пишите, Борис Андреич, что просите принять слесарем, а мы вас пока что зачислим распределителем работ.
Борис опешил. Распределитель работ. Да это же — кто куда пошлет.
— Константин Арефьич… у меня все-таки пятый разряд…
— Знаю, браток, и сочувствую, но нет пока что единицы. Не надо огорчаться. Прослежу лично. Не обидим, можешь на меня положиться. — Он сколол бумаги Дроздова, улыбнулся чему-то и крикнул в соседнюю комнату: — Аделина Макаровна!
