Князь упал на колени на пересохший суглинок и отдал земной поклон...
Это он-то, насмешник и скептик, ярый поклонник господина Вольтера...
Он, чей рассудок всегда оставался холодным даже тогда, когда сочинял свои стихи...
Он, привыкший во всем сомневаться и веривший лишь очевидным, материальным, эмпирически проверенным фактам...
— Богородице, Дево, радуйся! — шепотом воззвал он к потемневшему, но такому лучезарно—светлому лику. В эти минуты он веровал, глубоко и до конца.
Потом началась битва, в которой пушечным ядром под князем убило Чалого...
А еще чуть позже — и сивую в яблоках кобылку Марусю свалили неприятельские пули...
Две убитые лошади под одним всадником за одно августовское утро — не много ли для того, чтобы быть простой случайностью?
И могло ли быть случайностью, что князь успел разглядеть крест, венчавший купол церкви деревни Бородино, прежде чем померкло его сознание?..
— Живой, живой! — Ефим плакал от радости, как чувствительная барышня, извлекая хозяина из-под трупа лошади. — Правду матушка ваша говаривала — в сорочке родились!
— ...В сорочке родилась... живая...
Услышала это Алена или только подумала?
Желаемое или действительное?
Да что гадать! Реальность, несомненная реальность!
Потому что только в реальности чувствительные пальцы художницы и ювелира, привыкшие превращать в филигранные кружева тончайшую каленую проволоку, могут ощущать шершавость налипших на подушечки песчинок.
И только живой человек способен распознать разность температур. Для умершего существует лишь вечный холод.
А она явственно чувствовала: ее икры и ступни пригревает жаркое солнце, а мокрый затылок начинает мерзнуть. Значит, голова в тени.
— Держи ноги в тепле, а голову в холоде, — бывало, учила ее уму-разуму бабушка, и вот — теперь это образное наставление воплотилось в реальность...
«Ура! Я жива, жива, жива!!!»
А раз уж жива — можно попробовать открыть глаза.
Попробовала — удалось.
Взгляд уперся в яркий полосатый тент-зонтик. Такие разбросаны по всему огромному побережью острова Лидо, хотя курортный сезон еще, собственно, не начался.
Выходит, Алена уже не в море, а на берегу.
И — вот оно возникло, то самое, мельком увиденное среди адриатических волн бледное мужское лицо. Оно загородило радужные полосы полотнища пляжного зонта.
Венецианец-спаситель.
Или спасатель? Может, это его служба и оплачиваемая обязанность — вытаскивать из воды незадачливых, чересчур самоуверенных и неосторожных купальщиков?
