Спасаясь от преследователей, Евтропий спрятался в храме и простоял там целый день, ухватившись за столб алтаря. По древнему римскому обычаю человеку, который искал убежище у алтаря, обеспечивалась неприкосновенность. Но Евтропий сам недавно развернул борьбу с Иоанном Златоустом против этой традиции, потому что она мешала ему расправляться с соперниками.
В воскресенье народ собрался в храм на литургию, и, показывая рукой на бледного от страха Евтропия, Иоанн Златоуст так начал свою проповедь:
«Где рукоплескания и ликования, пиршества и праздники? Где венки и завесы? Где городской шум и хвалебные крики на конских бегах и льстивые речи зрителей? Все это прошло: вдруг подул ветер и сорвал листья, обнажил дерево и потряс его до основания с такою силою, что, казалось, вырвет его с корнем и разрушит самые волокна его. Где теперь придворные друзья? Где пиры и обеды? Где толпа тунеядцев, и ежедневные возлияния вина, и изысканность поварского искусства, и поклонники могущества, льстившие словом и делом? Все это было, как ночь и сновидение, и с наступлением дня исчезло…» («Евтропий, патриций и консул», проповедь I)
Впоследствии Евтропий был сослан в ссылку на Кипр, и «партия Гайны» добилась над ним суда и смертной казни. Все имущество евнуха было конфисковано.
Впрочем, в январе 401 года в Константинополь была привезена голова и самого Гайны, уличенного в военной измене: вождь гуннов Ульдин получил за нее от императора Аркадия ценные подарки.
А за каждом шагом Иоанна Златоуста продолжали следить его недоброжелатели, каждое его слово тут же становилось известно в императорском дворце.
Особенно невзлюбили Златоуста три богатые константинопольские вдовы, придворные дамы императрицы Евдоксии. Они являлись в храм, унизанные драгоценностями, с непокрытыми головами, чтобы все видели их сложное плетение волос и прически, как у молодых девушек.
У знатных столичных дам вошли в моду платья с целыми картинами, расшитыми на ткани, на евангельские сюжеты: воскрешение Лазаря, исцеление расслабленного… Иоанн не мог смотреть на них без возмущения и называл таких женщин «одушевленными стенами».
Иоанн Златоуст нередко обличал в своих проповедях женщин, которые покрывают себя красками, навивают локоны, чтобы казаться моложе своих лет, погрязают в суетных желаниях, – и придворные дамы внушили императрице Евдоксии, что это он ее имеет в виду.
Слушать Иоанна Златоуста приходило все больше народа. Вокруг его кафедры в церкви было не протолкнуться и плохо слышно, и в какой-то момент ее перенесли выше. Теперь архиепископ стоял как раз напротив ложи, предназначенной для императорской четы и их придворных.
