И вот, когда Великая Священная Богиня Аматэрасу-но оо-ми-ками выйти изволила, тут и Равнина Высокого Неба, и Тростниковая Равнина – Серединная Страна сами собой озарились светом…»
«Кодзики»[9]
Закончив рассказывать, дед неожиданно усмехнулся.
– А ведь танцующая богиня Удзумэ разделась практически донага. Я на этом никогда не акцентировал, ведь ты была мала. Но знаешь, Таня, я часто думал, когда читал «Кодзики» в школе, именно об этом моменте. Представляешь, как давно существовал тёнкина?
Я с нескрываемым изумлением воззрилась на него.
– А что это? – спросила я после паузы.
– Тёнкина – это танец с раздеванием в «веселых» домах старого Эдо, – ответил, улыбнувшись, дед. – Сейчас это называется стриптиз, – добавил он.
– А я, возможно, вновь поеду в Токио ненадолго, – неожиданно призналась я. – Только нашим не говори.
Глаза деда на миг расширились и словно заглянули в невидимую даль.
– Это было так давно, Таня, словно не со мной и в другой жизни. Странно все это вспоминать, сидя здесь. Я ездил в Токио, и не раз. Знаешь, – он усмехнулся и повернулся ко мне, – и в Ёсивара побывал. Это такой район, где были собраны «веселые» дома.
– После войны американцы уничтожили его, – тихо сообщила я.
– Что ж, всему свое время, – вздохнул дед. – Я, конечно, помню многое, но внутренне я уже успокоился, прижился на этой земле. До войны я был совсем молод, всего двадцать! И очень горяч, – после паузы проговорил дед.
Я увидела, что его глаза затуманились. Бабочка-крапивница села на конец мундштука его погасшей трубки, которую он держал в опущенной руке. Но дед этого даже не заметил.
– А я ведь был влюблен сразу в двух девушек, – неожиданно засмеялся он.
И бабочка вспорхнула и перелетела на цветок ромашки, росший возле колодца.
– И обе абсолютно не подходили такому парню, как я, – добавил он после паузы, не переставая улыбаться.
– Расскажи, деда! – не выдержала я. – А то сейчас кто-нибудь придет и нам помешает.
– Танюша! – раздался голос бабушки. – Ты где? Там тебя соседский паренек спрашивает.
– Ну вот! Я же говорила! – рассердилась я.
– Иди, внучка, – сказал дед, – а то невежливо. Я потом расскажу, если тебе интересно.
– Обещаешь? – спросила я, вставая и одергивая короткий сарафан.
– Обязательно, – ответил он и вновь раскурил трубку.
Я вышла за ограду и увидела сидящего на скамейке Стаса. Он сильно покраснел и поздоровался тихо и робко. Желание мгновенно захлестнуло меня, но я постаралась принять невозмутимый вид.
