Политическое отчуждение начинало отражаться и на хозяйственном быту этих обоих родственных по происхождению классов. При завоевании непокорных племен целые массы пленников становились рабами и делились между завоевателями. Ибн-Даст в немногих словах живо описывает это явление. Руссы, говорит он, производят набеги на славян (т. е. на славян восточных); подъезжая к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен и продают. Это наблюдение, очевидно, схвачено с завоевательных походов первых киевских князей на славянские племена Днепровья – древлян, северян, радимичей и др. Слова Ибн-Даста подтверждает и наша Начальная летопись в рассказе о захвате Искоростеня Ольгой в 906 году. Ольга велела одних пленных горожан перебить, других „работе предасть, мужам своим“, т. е. раздала в рабство своей дружине, а остальных оставила на месте платить дань. Таким образом, хозяйство военно-правительственного класса все более становилось рабовладельческим. Наполнив холопами свои городские дворы и сбывая излишек на заморских рынках, служилые люди с конца X или начала XI века нашли новое хозяйственное приложение холопскому труду: они начали селить своих холопов на приобретаемых земельных участках, эксплуатируя последние холопьими руками. Так возникло русское частное землевладение, первые неясные следы которого в памятниках являются в самом начале XI века. Землевладение еще резче обособило служилый класс от высшего городского купечества. Все это питало в военно-правительственном классе чувство политического превосходства над остальным обществом. Этим чувством и ассимилировались разноплеменные элементы, из которых складывался этот военно-правительственный класс. По мере усиления внешней борьбы, которую должны были вести киевские князья, в состав этого класса вытягивались боевые силы из разных племен, им подвластных. Владимир, после принятия христианства, начав окружать Киев цепью укрепленных городков со стороны степи, вербовал в их гарнизоны лучших людей из новгородцев, кривичей, чуди, вятичей и других. Сплоченный этим чувством политического превосходства, военно-правительственный класс усвоил себе сословное название Руси. Русь в X веке – термин не этнографический и не географический, а социальный, обозначавший господствующее сословие».
Интересно, не так ли? Если вы привыкли, что русское общество рабовладения не знало, то придется вам только стыдливо умолкнуть – знало, хотя называлось это рабство другими словами. И обращали славян в рабство как раз русы – морские воины пришлых конунгов. Правда, в отличие от рабовладельческого Рима, заставившего покоренные народы говорить на латыни и ее вариациях, варяги в силу не такой многочисленности и – увы! – образованности, довольно быстро утратили родной язык. Через несколько поколений они уже и не знали иного языка, чем тот, на котором изъяснялись туземцы. Может, тут виной то, что сами они были неоднородны по национальности, и то, что население, которое они завоевали, тоже было неоднородным, но довлеющим наречием стало, очевидно, киевское, то есть язык полян. Впрочем, нам трудно сказать, каков был язык полян в IX веке, потому что к XI–XII столетиям этот язык претерпел многочисленные перемены после принятия христианства. Днепровская Русь заговорила на диалекте болгарского, то есть церковнославянского языка. Его-то у нас и принято именовать древнерусским, хотя к самим русам, подарившем ему название, он ровно никакого отношения не имеет.
