В лабиринтах тёмного мира | страница 102
В горнице дьяка было многолюдно. Везде разбросаны свитки. В стороне за отдельным столом сидят писцы. Кто-то приходит. Кто-то уходит.
Увидев нас, дьяк махнул рукой и все стихло.
– Идите все и покушайте, – сказал он и указал нам пальцем на дверь в дальнем конце присутствия.
Мы прошли туда. Вскоре пришел дьяк, и слуга внес поднос с похлебкой, вернее, с мясным супом, который оказался очень вкусным. Еще была картошка со сметаной, томленая в русской печи. Как-нибудь потом я вам расскажу рецепт ее приготовления в условиях городской квартиры. Попробуете – пальчики оближете.
– Ну, рассказывай, что с нашим князем приключится, – миролюбиво предложил дьяк, – а мы тебя послушаем, да и решим, что с тобой делать.
– А что я могу сказать нового, – сказал я, – сами знаете, что междоусобица привела к монголо-татарскому игу. Да и сейчас ханство Казанское вас не шибко жалует, грабит пограничные земли, а людей захваченных в Кафу продает. Разве не так? Так. А короли западные как на Русь смотрят? Как на свою будущую вотчину, а на Руси нет закона о престолонаследии, и поэтому все стараются великими князьями стать. И князь Василий Васильевич тоже не будет исключением.
– Откуда ты все это знаешь? – удивился дьяк. – Ты никак ведун и со старыми богами общаешься.
– Никакой я не ведун, – открестился я от такой чести, – есть такая наука – история, так вот она и рассказывает, что до нас было.
– А наука твоя не сказала, кто я такой? – поинтересовался дьяк. – Ну-кось, расскажи мне, кто я такой и что мне уготовано?
– О тебе, дьяк, история совсем молчит, – сказал я, – ничего про тебя не прописано, кто ты, как прозвище твое и какие у тебя заслуги перед князем. Как будто тебя вообще и не было.
– Как это не было? – подскочил дьяк. – Да я думной дьяк Рябоконь, меня в других царствах люди знают, все грамоты мною скрепляются, я всех послов и посланников принимаю, да я…
– Не прописано про тебя ничего, дьяк, – сказал я примирительно, – и про Симеона тоже ничего не прописано. Историю пишут люди, да вот только пишут они о своих начальниках, которые право имеют людей казнить или миловать, начинать войну или заканчивать, подати увеличивать или уменьшать, школы открывать или закрывать, а о других так прямо и пишут – другие.
За столом воцарилось молчание.
– Ладно, – как-то нехотя сказал дьяк, – я ужо писцам внушу, чтобы титло мое и прозвище прописывали почаще, чтобы потом про меня прочесть могли. Так что ты предлагаешь, чтобы князя нашего спасти?