— И чего ты наводишь грусть? — раздраженно спросил Сперанский. — Нельзя ли что-либо аджитато? —Он пригнулся к клавиатуре, и в комнате бравурно зазвучал моцартовский «Турецкий марш».
— Наши дела не так уж плохи! Я просто не ожидал, что будут так принимать. Вчерашний концерт прошел великолепно. Здесь удивительно музыкальная публика. А цветы! Преподнесли корзину цветов! Очень мило! Сперанский ходил по комнате, восторгаясь своим успехом, а Ирина безучастно смотрела в окно.
— Ты знаешь, оказывается, концерт записывали на пленку, и сегодня мне еще предстоит побывать в радиостудии. Никак не мог отговориться — уж очень просили сказать несколько слов о гастрольной поездке... Ну что ж, я готов! О ней я могу говорить до греческих календ. Ну чего ты молчишь, Ириша? Разве тебе все это не интересно?
— Нет, почему же?.. Мне просто немного странно слышать твои восторги. Ведь ты же большой музыкант...
— А разве не должно быть приятно, когда твое искусство ценят?
— Все это так, но все же...
— Что все же?
— Главное — музыка.
— Музыка, музыка! — закипятился профессор. — Не забывай, дорогая, что она дает нам и хлеб с маслом, и это, и это, и это!.. — Он нервно замахал руками, указывая на золотой браслет Ирины, на ее клипсы, на богатое убранство номера. — Без всего этого музыка звучала бы похоронным маршем! Ты помнишь: Лист говорил бьен у рьен — хорошо или никак. Так я предпочитаю — хорошо!
Не желая продолжать разговор и как бы подчеркивая это, Ирина достала с крышки пианино листок бумаги и передала его Сперанскому.
— Тебя спрашивала какая-то девушка. Просила позвонить по этому номеру.
— Какая девушка?
— Она назвалась Зоей.
— Это имя мне ни о чем не говорит. Наверное, студентка. Будущие музыканты всегда тянутся к нам, людям искусства. Это понятно. — Сперанский прошелся по комнате, развязывая галстук и делая вид, что с этим разговором покончено.
— Мне показалось, что эта девушка знает тебя хорошо или... даже родственница.
— Ну это уж чепуха, — вновь раздражаясь возразил профессор. — Какие у меня могут быть родственники здесь, в этом провинциальном...
Договорить Сперанскому не дали настойчивые трели телефонного звонка.
— Какая Зоя? — небрежно спросил он. — Ах вот как! Какими судьбами? Да, еще побуду. Нет, ко мне неудобно. Давай лучше встретимся где-нибудь в сквере или в кафе...
Профессор опустился в кресло и некоторое время сидел мрачный и задумчивый. Только что ему позвонила дочь, родная дочь, о существовании которой он знал, но никогда не видел ее. С тех пор, когда она родилась, прошло двадцать лет. Ровно столько, сколько он не был в этих краях. И вот теперь ему звонила дочь, взрослая дочь, о жизни которой ему ничего не было известно. Скорее всего она такая же недалекая, как ее мать. Если бы он не уехал тогда в Москву, он никогда не достиг бы того положения, которое имел теперь. Но как сказать обо всем этом Ирине? Хорошо, что она молчала, ни о чем не спрашивала. Это была, пожалуй, самая хорошая ее черта. Ирина никогда не проявляла любопытства.
