— Ну, это другое дело!
— То-то, — и обе женщины рассмеялись...
На улице мела пурга. Мириады снежинок, подобно мотылькам, беспокойно кружили вокруг фонарей и, словно обожженные их светом, суматошно сыпались вниз. Татьяна Васильевна шла быстро, она любила обгонять прохожих. Да и было куда спешить: дома ее ждал маленький Димка — двухлетний сын. Он, наверное, ползал теперь по ковру, строил из кубиков дом и при каждом стуке за дверью подымал свою стриженую с короткой челкой голову: «Мама?» Георгий же скорее всего прилег на диван, задремал, прикрыв недочитанной газетой лицо. А бабушка, мать Татьяны Васильевны, уже успела, наверное, согреть чай и расставляла теперь чашки.
В квартире тихо и скучно. Но вот придет она, молодая хозяйка, и все здесь пойдет по-другому. Поднимет грузное тело муж и зашлепает в больших войлочных туфлях к умывальнику; обхватит ноги матери Димка и начнет рассказывать смысл только одному ему понятной игры, а бабушка засуетится около стола. Чай же будет разливать сама Татьяна Васильевна, так уж повелось в доме, без этого чай не чай.
Жизнёва шла все быстрее. Еще один квартал — и там, на углу, ее дом. Его очертания уже прорезались сквозь серое мельтешение падающего снега, засверкали окна всех пяти этажей.
Захлопнулись двери за Татьяной Васильевной, она поднималась по лестнице на свой третий этаж, а следов от ее ботинок уже не осталось. Только что их рубчатые, резные отпечатки были здесь, у подъезда, и уже исчезли в круговороте снега и ветра. Пурга...
Александра Павловна разложила коробки по ячейкам фонотеки и подошла к окну. Мало увидела она отсюда — фонарь, раскачивающийся у вершины деревянного столба, и кусочек снежной бури. Она прищурила глаза и задумалась.
Сколько раз за двадцать лет работы музыкальным редактором оставалась она в этой комнате одна?
Иногда с наступлением сумерек сюда приходили артисты. Они репетировали в фойе, а Александра Павловна сидела в студии, у дикторского пульта, читала книгу или редактировала тексты будущих передач.
В этот вечер никто не пришел, и Александра Павловна, кажется, впервые пожалела об этом. Одиночество, которое иной раз было ей даже приятным, сегодня давило непосильным грузом. Она провела рукой по запотевшему стеклу, настойчиво спрашивая себя, чего же ей все-таки недоставало в этот вечер: «Может быть, пойти домой?.. Сесть за пианино?.. Послушать новые записи?» Вспомнился солист оперы Василий Васильевич Каретников, который часто заходил «на огонек» и умел развеять мрачное настроение. Но сегодня не было и его — пустоватого, но зато веселого, неугомонного. «Может быть, позвонить ему, поговорить о предстоящем концерте?..»
