Порывистый ветер налетел на машину, засвистел в щелях, и отчетливо послышался вопрос Иринки. В звуке ветра почудилось мягкое: «Слышишь?» Она любила вставлять его в речь. И еще любила слово «правда».
«Надень, ну надень! Мне не холодно, правда...»
Расставание с Иринкой вызвало горечь, которая растворялась временами в суматохе радиокорреспондентских буден. Прошла зима, промелькнуло короткое уральское лето, и снова забарабанили осенние дожди. В душе что-то повернулось, стало неспокойно — Андрей впервые почувствовал себя одиноким.
Вот тогда-то и примчался он в Москву. Из мутного неба сыпал мокрый снег, он таял в воздухе, обжигал холодными каплями лицо. Мать Иринки узнала, обрадовалась и удивилась: разве не известно ему, что Ирина вышла замуж? Да, да, за любимого профессора...
Далеко ушло то время, а память об Иринке осталась. Не мог он забыть ни ее голоса, ни улыбки тихой, затаенной в уголках губ, ни восторженного выражения глаз. Восторженного, когда играла Грига или Шопена.
Всегда свежи в памяти воспоминания о днях первой любви. Они наплывают, подобно сновидениям, и с годами не перестают быть по-юношески чистыми и радостными... «Но что было, то прошло, — каждый раз успокаивал себя Андрей, когда какая-нибудь вешка жизни напоминала ему об Ирине. — Старого не воротишь, и жизнь от этого не перестала быть стремительной и прекрасной. Наверное, не перестала...»
Внезапная остановка бросила Андрея на ветровое стекло. Машина на всем ходу повернулась и встала поперек дороги. Дрожа кузовом, она беспомощно буксовала в глубоком снегу.
— Приехали, — пробурчал водитель и заглушил мотор. От наступившей тишины проснулся звукооператор Юрий Яснов. Он зябко поежился, хотел было снова уткнуться лицом в воротник цигейковой шубы и вдруг спросил:
— Приехали?
— Так точно, ваше сиятельство, — пошутил Андрей. — Прошу на выход! — И первым выпрыгнул в глубокий снег.
В лицо ударил колючий ветер. Он взвихривал снежную пыль, неистово закручивал ее и нес в поле.
Шофер присел на корточки. Заглянув под кузов, он разразился злой бранью в адрес машины, севшей на брюхо, проклятущих дорог и начальства, которое посылает в рейс в этакую непогодь. Отведя душу и смирясь с обстановкой, он, видимо, не впервые произнес:
— Еще Пушкин говорил, что в России триста лет не будет хороших дорог!
— Пушкин не знал, что вырастут такие орлы! — весело отозвался Андрей и хлопнул Яснова по плечу, едва не свалив его в снег.
— Давай лопаты! Не видишь, человек замерзает! А ну, веселей! — скомандовал он уже Яснову, и они принялись разгребать снег.
