Взвизгивали пули. Я бежал, пригнувшись, вобрав голову в плечи, борясь с искушением броситься на землю, прижаться к ней, слиться с ней. Я, возможно, так и поступил бы. Но все бежали. Бежал и я, удивляясь лишь тому, что никто не кричит «ура», все трамбуют ватообразную, похожую на студень землю молча, сосредоточенно, словно исполняют тяжелую работу. Я подумал, что надо обязательно крикнуть «ура», как об этом пишут в книгах и показывают в кино.
— Ура-а-а! — Мой голос прозвучал одиноко, неуверенно.
До высотки оставалось совсем немного, когда забрехала с нее, словно пес, пушка-скорострелка и заухали минометы — все, что уцелело от артналета. Наш взвод стал нести потери: упал один, другой, третий.
Громыхнуло сзади. В нос ударил кисловатый пороховой смрад. Воздушная волна толкнула меня в спину, и несколько комьев мокрой земли упало мне на каску. «Вот оно», — подумал я, но не почувствовал никакой боли и понял, что на этот раз все обошлось.
— А-а-ааа… — Витька побледнел и ринулся назад.
— Куды, мать твою? — Младший сержант сцапал его и крутанул, словно в землю хотел ввинтить. — Под трибунал хотишь, паршивец?
Спотыкаясь, Витька снова побежал к высотке, широко раскрыв остекленевшие от ужаса глаза. Он бежал чуть впереди меня. Я видел Витькины ботинки с налипшей грязью и старался догнать его. Неожиданно Витька сделал несколько неуверенных шагов и, выпустив из рук винтовку, ткнулся головой в землю, подобрав под себя тощие, перевитые обмотками ноги.
Я остановился и тупо посмотрел на него.
— Готов! — сказал Петрович.
«Готов», — повторил про себя я, еще ничего не понимая. И тут же, когда смысл этого слова дошел до меня, бросился к лежавшему в неестественной позе Витьке.
— Посля, посля, парень! — сердито проговорил Петрович и легонько подтолкнул меня вперед.
Задыхаясь от тяжелого бега, сглатывая горькую слюну, я хотел сказать ему, что ведь это же Витька, что это парень, с которым я ехал в одной теплушке, с которым еще вчера пил из одной кружки чай, по-братски разделив последний кусок сахара, выданный нам на три дня вперед. Но вместо слов вырвался глухой всхлип.
— Посля, посля, парень! — повторил Петрович и махнул рукой, показывая на высотку.
Я взглянул последний раз на Витьку и, ничего не соображая, побежал вперед. Может быть, от дувшего мне навстречу ветра, а может быть, от чего другого, но мой мозг прояснился, и я с ужасом подумал, что в сущности ничего не знаю о Витьке, потому что познакомился с ним только в теплушке, что он в моем представлении навсегда останется слабым парнишкой, полуребенком.
