В танце легко тело кинуть в дверь, словно в черную прорубь.
Бейс кружит свой страх с горластой Александрой, итальянец честно прижимается к Грозе. Все жаждут пить и спать друг с другом без спросу у совести, все как куклы на ниточках, а вот мои ниточки оборваны, и я тихо вылетаю в ближайшую церковь.
– Простирай Пречистые твои и Всечестные руки словно священные голубиные крылья, под кровом и сенью которых укрой меня, – шепчет мой вымученный рассудок.
Лукавые глазки дьяка забираются все глубже в смятенную Душу.
Пальцы растопырены, а голос как у Сатаны.
Что он хочет, зверь в черной рясе, подходит ко мне и говорит безумные слова, слова, лежащие во мне с того самого времени, как я потерял ее.
– Зачем ему жениться-то? Ему ведь прописка нужна, дочка. Женится и обманет тебя, – голосила грубая деревенская женщина.
– Зачем приходить сюда без веры-то? – впивается в меня взглядом безумный дьяк.
– Чтоб обмануть всех, – кривятся в усмешке губы.
– Обмануть? – переспрашивает испуганный дьяк.
– Не жалей и не жалуйся, гляди вперед и не задавай скотских вопросов, ведь я не смеяться сюда пришел, а плакать, из-за себя самого плакать.
Дьяк отступил, сохраняя лицемерное благочестие.
А может, он и не Дьяк. У Христа на кресте – слеза на щеке.
Нарисованный чудо – молельник искупает земные грехи…
Эти старушки родные по вздоху и воздуху.
Любить – не сетовать, а плакать – не жалеть…
Себя трудно называть, скорблю по времени.
Старушки потеряли юность, а я Любовь.
Пробираясь могильными плитами, я опять преследую ее тень.
Ты слышишь, грустит колокольчик и Родина бредит у глаз.
Одинокие потрескавшиеся плиты, конфеты, бублики, цветы и чудеса, шепчущие по ветру слабым голосом.
Ее имя – ангел стоящий, трубою гласящий, огнем горящий, меня сотворящий, ведущий на суд. (Псалом Давида, 54).
– Ангел, это что, прозвище?! – захохотал нервическим смехом Бейс.
– Не прозвище, а чудовище, – сказал я и быстро убежал кривыми улочками, теряясь в блестящих глазах вожделеющих странниц.
– Ты кто? – схватила одна из них меня за руку.
– Подонок, кастрат, еврейская рожа, козел с вышкой, дурак с книжкой…
– Ну, хватит, – засмеялась девица, показывая свои белоснежные зубы.
– Тогда не занимайся пустяками, – сказал я и пошел дальше.
Она посмотрела на меня с удовольствием и пошла рядом.
Лохматый, без галстука, бездомный поэт, я крепко сжимал ее маленькую ручку.
– И как часто ты сходишь с ума? – сказала она тихо проницательным голосом.
– Всегда, когда есть цель, – поглядел я ей прямо в черные глаза.
