Прописка без квартиры или квартира без прописки.
Ожидание свадьбы или нового одиночества.
Грязная работа и кусок хлеба во рту.
Змея очередей и тусклое равнодушие испорченных физиономий.
А завтра та же боязнь остаться без нее как без мотора, без желания идти во что бы то ни стало вперед.
Тоска и одиночество. Налитое водкой тело и бессмысленная речь собутыльников, знакомых по несчастью жить наобум, как попало.
Весь мир – бардак, а люди – бл*ди.
Утро, измятая постель и меленький клоп на плече, мутный запах перегара и прохладная осень за окном.
Кто-то одевал меня и ругался, обкуривая мое полусонное создание.
Здесь же играла такая же забытая Вселенная, ее разбитые клавиши устало перебирали истерзанный мотив.
Неразборчивые слова о какой-то пропавшей сволочи – кажется той, от которой в запоях лицо привыкло глядеть сквозь нее в умеревшее прошлое.
Ничтожный человечишко, страдающий без водки, одевал его на новое беспамятство, бесстыдно играя крутыми желваками покинутых слов.
Слова поднимались, чтоб сделать ему больно. Музыка давно умерла, а мотив все еще остался, как и этот кретин по фамилии Бейс.
Бейс – усатый таракан, толстый паук с отвисшим жалом, жил как легкомысленный кузнечик и кровожадный клоп, раздавленный мной для чистоты окружающего мира, все еще чертыхался, нетерпеливо ожидая очередное беспамятство.
Худая женщина с вертлявыми глазами, неутолимая пловчиха Александра, мужик с огромным носом Соловейчик, еще какой-то рыженький студент по прозвищу Любезная Пищуха, и великанша с Розой, чудная Гроза добропорядочных господ интеллигентов, а также множество случайных иностранцев, попавших к нам от жгучей ностальгии чужой мерзостью попользовать себя.
Все началось с привычного турнира и поглядев на трепещущегося Бейса, поднял свой тост за вечную любовь.
– Любовь срамную, – пискнула Пищуха.
– Любовь ядреную, – прогневалась Гроза.
– Любовь Всемирную, – закричали иностранцы.
– За никакую! – выразился я и получил от Бейса, хотя глядел он тоже в Никуда.
Всенепременно надо куда-нибудь исчезнуть, все обрыдло, даже Бейс набрался с похмелья наглости обращаться со мной, как с нашкодившей собакой.
Дверь совсем рядом, но человеколюбивый Соловейчик стережет ее, боясь компании лишиться. С кем я спал вчера и кто принес вино.
Почему глаза глядят наполовину, чье это горящее лицо обращает юное бесстыдство. Сирены заревели к пожару:
– Эй, ты, слышишь, как скоро случиться беда?
Пьяненькие дяди и тети пьют, едят и танцуют.
