– Невероятности не может быть, а поэтому ее нет, – говорил Сан Саныч какому-то пожилому мужику, у которого пиво уже выливалось назад жгучими слезками.
– Увы, она есть, – моя жена ушла от меня, и это сама невероятность, прошептал мужик, втягивая голову в плечи и медленно уползая к выходу.
«Сколько всякой дряни, и как она ранит хрупких и нежных людей», – сказал сам себе Сан Саныч, горько усмехаясь на всеобщую ничтожность.
«Все мы друг другу достаемся, а в результате никто никому не достается, – начал он думать, прижимаясь спиной к батарее. – Мне так хорошо, что я чувствую, что меня уже нет, и это люди называют счастьем, выходит, что счастье есть только способ понежить свое мясо, чтобы оно не стало раньше времени разлагаться или выкидывать из себя всякие невероятности… Или оно, счастье, есть только полное отсутствие всяких мыслей и ощущений, ведь именно так некоторые люди представляют себе свою Смерть».
Понемногу согреваясь и почти ни о чем уже не думая, Сан Саныч как в тумане увидел своего приближающегося двойника. Точная его копия шла быстро и уверенно к нему, то есть к его столику…
Сан Саныч прижал руки к груди, ища растерянными глазами возможного ухода из потрясающей его тело действительности.
– Ну, что, покойничек, ожил? – захихикал двойник, присаживаясь вплотную к Сан Санычу.
«Если я буду его замечать, то все будут думать, что я сошел с ума, помешался, а если я его не буду замечать, и он в действительности существует, то все будут думать, что мы с ним в ссоре, таким образом, лучше я его вообще не буду замечать».
Двойник дергал его за ворот пиджака, лез целоваться и кричал в ухо всякие мерзкие вещи, но Сан Саныч как скала застыл над кружкой пива, устремляя взгляд в пустоту.
– Ну, ничего, покойничек, сейчас ты оживешь, – сказало улыбающееся подобие Сан Саныча и вылило ему на брюки пиво из кружки.
Сан Саныч вскрикнул и выбежал из не оправдавшего себя убежища, за ним хохочущий двойник и официант, не получивший с Сан Саныча ни рубля.
– Извините, – пробормотал Сан Саныч и вышел из квартиры.
Его ревущее сознание стремительно бежало вместе с ним по лестницам дома, когда-то смирявшего его своим забытьем. Все стало чужим, окончательно бесформенным и расплывающимся в створках его полубезумного существования, и, вбежав в коченеющий простор города, на холодный ветер, утомляющий всякий целеустремленный взгляд, Сан Саныч почувствовал, что в нем опять заговорил внутренний голос, и он с нескрываемой тревогой стал прислушиваться в его пропадающие звуки.
