Командир встал:
- Вот что, Калмыков...
Поднял голову забывшийся в тяжелой дремоте мичман-трюмный.
- Есть, товарищ командир...
- Так, Возьмите отработанную - отработанную! - регенерацию, расставьте по борту и обрызгайте водой. Пресной водой, ясно?
- Есть! - ничуть не удивившись, сказал мичман.
Пухлые, мягкие, отработавшие свое пластины длинными рядами выстроились вдоль борта центрального, встали на коробках и приборах. На каждую щедро плеснули водой из кружки. - А теперь, доктор, - замеры. Каждые четверть часа - замеры.
Командир снова замер у тумбы перископа.
Через пятнадцать минут доктор сделал первый замер. Долго смотрел на показания прибора, потом вздохнул:
- Растет, проклятая...
- Терпение, доктор, не так быстро... - Командир говорил, почти не разжимая губ.
После второго замера доктор, словно еще не веря себе, торопливо пробормотал:
- Не может быть!
Тщательно проделав нужные операции, он почему-то шепотом сказал:
- Падает... Честное слово, падает!
И уже громко, ликующе закричал:
- Падает! На четверть процента меньше стало! Работает химия!
А еще через пять минут во всех отсеках уже слышны были возбужденные голоса:
- А эту куда поставить?
- Осторожней - мягкая же она!
- А морской что - нельзя?
- Куда льешь столько? Объяснили же - полкружки на пластину...
И командиру, конечно же, только казалось, что из оживших раструбов переговорных труб вместе с этими голосами начал вливаться в центральный пост свежий, чистый воздух - воздух надежды...
Семьсот двадцать третье...
- Осторожно! Не плещи... Семьсот двадцать третье...
Николай принимает ведро - банку из-под сухарей с проволочной дужкой и, цепляясь за клапана, лезет с ним вверх по вздыбившейся палубе. Чьи-то руки уже тянутся к ведру, и, подхваченное ими, оно продолжает плыть вверх, к слабо светящемуся проему переборочной двери.
На секунду Николай расслабленно замирает, привалившись к углу главной станции гребных электродвигателей.
Стучит в ушах кровь, нестерпимо горят ладони, а пальцы, кажется, остались навек сведенными, вцепившимися в дужку... какого там?.. да, семьсот двадцать третьего по счету ведра с водой...
- Ну! Уснул?! - раздается снизу хриплый, раздраженный голос, и Николай торопливо сползает по мокрой палубе. В ладонь врезается веревочная дужка нового ведра, сделанного из какой-то огромной круглой жестянки. Чувствуя, как отчаянно колотится сердце, Николай опять ползет вверх...
- Семьсот... двадцать... четвертое...
