Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история | страница 43
Франция не желала войны. Во-первых, в силу пацифизма, во-вторых, потому что, по признанию генерала Вюймена, командующего ее военно-воздушными силами, последние «будут уничтожены за две недели». Несмотря на привычное бахвальство французских лидеров, Франция боялась поражения, представлявшегося ей фатальным. Но она последовала за своей союзницей Англией и дала Польше свои гарантии. «Ради чести», как сказал Черчилль и подтвердил Чемберлен.
Великобритания Чемберлена была готова отступать снова и снова, чтобы спасти мир, поскольку сильнее, чем Франция, гнушалась искать союза со Сталиным, считая его неспособным к эффективному наступлению. Можно с уверенностью предположить, что и французские правые лелеяли мысль о дальнейших уступках Германии с целью направить ее агрессию против большевиков. Правительство Даладье, в конце концов, убедило англичан попытаться создать «большой альянс» между Францией, Великобританией и СССР, за который ратовал Черчилль и которого добивался Литвинов, хотя английское руководство (кроме Черчилля, Идена, Криппса) занимало иную, прежде всего антисоветскую, позицию; оно охотно допустило бы нацификацию придунайской Европы («лучше Гитлер, чем Сталин») при условии, что та пройдет без насилия. Великобритания не боялась вторжения на свою территорию. А Франция, напротив, боялась.
Чемберлен продолжал политику умиротворения вплоть до объявления войны. И даже после. Даладье из страха потерпеть поражение следовал за ним. Все это и вылилось в «странную войну».
11 августа 1939 г. зять Муссолини граф Чиано отправился в Зальцбург, чтобы выяснить намерения фюрера относительно Польши. «В его резиденции в Фушль-ам-Зее Риббентроп, пока мы дожидались обеда, сообщил мне о решении Германии развязать войну. Он мне сказал об этом таким тоном, как будто о каком-то незначительном административном решении. Мы гуляли с ним в саду.
— Итак, господин Риббентроп, — спросил я, — чего же вы хотите в итоге? Данциг или коридор?
— Мы хотим большего, — ответил он, устремив на меня свой холодный взгляд. — Мы хотим войны»>{73}.
Политические лидеры независимо от национальности, следует добавить, не могли допустить или вообразить, что Гитлер желает войны любой ценой. После всех ужасов Первой мировой сохранение мира казалось им основной целью их деятельности и величайшей ответственностью. Тем более что этот мир являлся гарантией приобретений и преимуществ, признанных и закрепленных ранее подписанными соглашениями. И поскольку обеспечение мира было для них символом веры, то ради него они в своих уступках агрессору переходили за грань возможного.
