Он дернул лошадь за удила так резко, что она, остановившись, чуть не сбросила его на землю. Он застыл в седле, глядя вверх, на своего ребенка в клыках смерти.
Как ни странно, он не издал ни звука, ничем не привлек внимание дикой кошки. Ребенок не плакал. Неужели она уже убила его дочь?
Затем они снова исчезли в соснах; наваждение словно спало с него, он спрыгнул с лошади и побежал изо всех сил вверх по лесистому склону, сжимая в руке винтовку.
В любом предании или сказке, случись это, он бы их быстро нашел. В действительности же это было нелегко. Он понимал это, но все равно продолжал бежать. Но вдруг Мэтт ощутил всю нереальность происходящего, и это наконец подтвердилось, когда он подбежал к краю освещенной холодным голубым светом опушки. Они были там, на льдисто-синей траве – Фина и ее дочь. И они…
Они играли. Но не как обычная женщина играет с ребенком. Ведь Фина была горной кошкой, а Эмми – ее детенышем. Не комнатная лампа, а луна ярко осветила перед Мэттом эту картину: гибкая мать-пума катается и борется со своим полным сил детенышем, котенок покусывает ее, а она нежно трогает его лапой, убрав когти, и темная шкура обоих светится под лунными лучами, красные пасти открыты: мать шутливо порыкивает, детеныш неумело шипит в ответ. Казалось, обе они смеются открытыми пастями. А когда игра закончилась и пума легла и стала вылизывать детеныша, ее хриплое мурлыканье заглушило все ночные звуки.
Мэтт стоял, спрятавшись за дерево. Впоследствии он думал, что они должны были заметить его присутствие, но так сосредоточились друг на друге, что не обратили на него внимания. Невидимый, затаившийся, он словно перестал существовать.
Некоторое время он следил за ними. А когда луна опустилась и опушка, уже не залитая ее пламенеющим светом, превратилась в смутное скопище теней, он успел заметить, как оба создания быстро и легко снова приняли человеческое обличье. Вот она, Фина. И вот ее ребенок. Фина подхватила малышку, поцеловала ее и высоко подняла свою дочь, смеясь от радости и гордости, а малышка засмеялась в ответ, размахивая в ночи беленькими кулачками, которые всего минуту назад были кошачьими лапами.
Она никогда ему не принадлежала, его Фина. Ни она, ни ее дочь. Нет, они не были людьми – они были оборотнями. Его она только использовала. Может ли Фина навредить своей дочери? Никогда. Фина любит ее. Знает ее. Теперь они стали друг для друга всем, и никто другой в целом свете им не нужен.
