В Лондоне у министра финансов Нормана Ламонта, повязанного договором и законом о свободе передвижений капитала, оставалось только одно оружие. Он мог поднять процентную ставку и сделать для атакующих сил покупку марок более дорогой. В одиннадцать утра на следующий день после предательства Шлезингера и еще раз в два часа пополудни он повысил ставку рефинансирования на 2%. Но доходы от девальвации, на которые можно было рассчитывать, с лихвой перекрывали повышение ставки. Единственным результатом оборонительных мер Ламонта было то, что спекулянты стали занимать и обменивать еще бальшие суммы. В четыре часа Английский банк наконец сдался, проиграв половину своих резервов. За считанные часы фунт потерял почти 9% своей стоимости, и нападающие положили в карманы сказочные барыши. Один лишь Дракенмиллер, согласно более позднему заявлению Сороса, сделал для «Квантума» миллиард долл.
В течение последующих нескольких дней эта драма повторилась с итальянской лирой и испанской песетой. Дабы избежать той же участи, Швеция и Ирландия прибегнули к крайней мере самозащиты, подняв процентные ставки на 500 и 300% соответственно. Но спекулянты справедливо расценили это как признак слабости. Им нужно было лишь выждать: они знали, что если эти страны не хотят увидеть, как их экономики испускают дух, то ни та, ни другая долго не продержится. Швеция держалась до ноября и вернулась к обычной ставке, девальвировав крону на 9%. Ирландия последовала за ней в феврале следующего года с 10-процентной девальвацией.
Борьба с ЕВС еще не была завершена. «Franc fort», сильный французский франк по-прежнему чувствовал себя хорошо и в отличие от других валют вовсе не считался переоцененным. В начале 1993 года вторая по величине экономика Европы находилась даже в лучшем положении, чем германская. Но охотники за прибылью уже испробовали в предыдущем году вкус крови, и декларации о намерении политиков Бонна и Парижа поддерживать существующий паритет франка и марки и сохранить ЕВС даже без Британии и Италии оказалось достаточно, чтобы породить новые волны спекуляции.
На протяжении месяцев центральный банк в Париже поддерживал франк, когда бы тот ни подвергался испытанию, и настойчиво призывал франкфуртских коллег ослабить давление на валютную систему путем снижения процентных ставок. Когда же в четверг 29 июля Буба на совещании своих директоров не внял этим призывам, волны превратились в бушующий поток. На следующий день в министерстве финансов в Париже было спешно созвано совещание по германо-французскому кризису, на котором управляющий Французского банка Жак Де Ларозье потребовал от своих партнеров во Франкфурте неограниченной поддержки. Еще не закончив обсуждение этого вопроса, делегации узнали о фактическом крушении ЕВС. Превосходящую мощь всемирного наступления на франк продемонстрировала единственная цифра. В течение некоторого времени после полудня, когда уровень спекуляции был максимальным, Парижский центральный банк терял 100 миллионов долл. в минуту. К моменту завершения торгов того дня коллеги Ларозье израсходовали 50 млрд долл. и имели задолженность в размере более чем половины этой суммы
