– Какими гвоздями?
– Али не знаешь? Гвоздями.
– Кого?
– Греческого Бога. Он сначала было умер даже, а потом вдруг не умер, а выходит к грекам и говорит – вот я вас!
– Что вы плетете! – раздался рядом голос.
Повернулись на голос и увидели Репко.
– Иисус сказал, что надо любить Бога всем сердцем, а ближнего – как себя.
– Ого, – сказали ему.
– Стало быть, у них все-таки есть второй бог, и зовут его – Ближний.
– Нет, ближний – это сосед.
– Чей сосед?
– Твой сосед.
– У меня сосед Коваль. Такая свинья неушибленная, что хоть плачь. Это он и есть – второй греческий Бог?
– Нет никакого греческого бога! – рассердился Репко. – Есть один Бог – для всех.
– Вона как! Все знает наш Репко.
– Да что вы его слушаете! Он же ковш. Все ковши знают все обо всем. Они же себя умнее всех считают.
– Я в Новгороде родился, – сказал Репко.
– А родители-то ковши.
– Выходит, Репко, что и ты ковш, как твои родители, как ни крути.
Ковш Репко махнул рукой и отошел в сторону.
– Ишь обидчивый какой, – сказала дородная жена ремесленника, водрузив пухлые ладони на жирные бока. – Все ковши грекам за греческие деньги продались. Что бы мне не сказали, а уж в этом не разубедишь. Это всем ясно.
– Вот бы нас кто купил, хоть бы и за греческие, хоть за печенежские, – сказал насмешливо плотник. – Но не хотят.
– Это потому, что знают, какой мы народ. Мы любим, чтобы нам самим по себе все время.
– Не всегда и не все, – подсказал ратник.
Все оглянулись на ратника и слегка смутились.
– Вон стоят, – сказал ратник. – Вон они. Сынки да дочки знати нашей. Ничем их не проймешь, ничего им не любо. Ни край родной, ни наследие отцов. Посмотрите – они и одеваются как ковши, и даже говорят как ковши. Послушаешь – не скоро разберешь, что они говорят.
Группа знатной молодежи действительно толклась не слишком близко и не слишком далеко от помоста, и одежды юношей и девушек в самом деле были киевского покроя – но с нарочито-утрированными деталями. У некоторых юношей сленгкаппы имели на спине разрез от самого верха к краю, что позволяло им вскидывать половинки вверх, как крылья, или наматывать одну из половинок на шею. Шапки выглядели декоративно, состояли из одних околышей, и околыши эти отличались несуразностью цветов – зеленые, фиолетовые, ярко-синие. Поневы некоторых девушек сделаны были из тонких кожаных плетенок и заканчивались чуть ниже колена, а константинопольские сандалии держались на кожаных тесемках, спиралью облегающих ноги до колена и, очевидно, выше. Головные уборы девушек напоминали нарочито грубо оторванные и дырявые куски невода. На лицах юношей и девушек играли циничные улыбки. Дети знати перекидывались саркастическими фразами.
