– Слышали, как не слыхать.
– Пока всех нас по миру не пустит – не успокоится, ковш этот, клещ омерзительный.
– Неужто действительно ковш?
– Да.
– Ох-хо-хойушки! Не, ну ты только подумай – везде эти ковши успеют.
– Падлючий народ, надо сказать. Надо бы ихний Киев спалить весь к свиньям. Чтобы до основания. Чтобы головешки одни остались.
– Да, как же. Мы его спалим – не отрицаю, это мы сможем, хоть завтра – а что будет потом, знаешь?
– Что же?
– А они всем городом к нам приедут.
– А мы их не пустим.
– А они хитростью. Намедни у бабки Крохи остановился один, мол, сиротинушка я, пусти меня, бабка, к себе. Она пустила. И все.
– Что – все?
– Оказался ковш.
– Ах он пес волосоногий!
– И то сказать! Объедал бабку Кроху, да так, что плюнула она в пол, да и уехала к своим во Псков. Так ведь на следующий же день к этому ковшу вся его родня аспидная прикатила! Человек двадцать!
– О! Это что, это ничего, в этом сути нет никакой! А вот у знакомого моего рыбака останавливался один…
– Ковш?
– То-то что нет. Хороший человек. – Рассказчик понизил голос. – С двумя женами. – Кругом заулыбались. – Так вот, рыбак говорил ему – не езди ты, парень, в Киев. А он в Киев собирался. А рыбак ему – не езди. А тот не послушал, поехал. Ну, молодому какой указ. Знаете. И вот что дальше было, а, люди добрые? А ушли от него жены его. Обе. К ковшу ушли! Охмурил их ковш. Обеих!
– Да ты не врешь ли? Где видано, помилуй…
– Зачем мне врать? Какая мне корысть, посуди сам.
– Вот твари подлые!
Тем временем прибыл поднятый с постели тысяцник.
– Чего собрались? – спросил он неприязненно, подходя к трупу.
– Да вот, мил человек, полюбуйся, – возмущенно сказал один из соседей. – Мы здесь все, за исключением, как есть честные купцы да ремесленники из всем известных. Платим мы твоим горлохватам дополнительную мзду, чтобы жилось нам на нашей улице в степени привольности, чтобы двери запирать надобности не было насущной. А они – вон чего. Не усмотрели!
– Оно конечно, – вмешался еще один сосед, солидный толстый купец. – Понятно, варанг – так ну его. Пусть. Не жалко. Но чтобы не на этой нашей улице! Пусть бы его на другой улице ухайдакали! Где за ночной покой не платят.
– Тише, – сказал тысяцник, оглядываясь встревожено. Впрочем, подумал он, не такой дурак этот толстяк. Все четверо ратников – славяне. При варангах он бы не стал так … смело … про них.
– Чей это дом? – спросил он.
И сразу дюжина перстов указала на Любаву.
– Вот она, хозяюшка, – для пущей доходчивости ехидно сказал кто-то.
