– Да.
– И править ими из Новгорода?
– Да.
– Мало пригоден Новгород для таких дел.
– Каких?
– Имперских.
Житник пожал плечами.
– Сколько продержалась империя Шарлеманя? – продолжал болярин. – Какие-то годы жалкие. Сколько усилий стоит Хайнриху удерживать Новый Рим? И ничего у него не выйдет.
– Почему же?
– В столице империи всегда должно быть тепло.
– Зачем?
– Чтобы можно было послать войско в любую сторону в любой момент, а не только летом. В грязи, топи да в снегу не повоюешь. В наших палестинах мечтать об империи могут только Неустрашимые. И это только лишь мечты.
Житник недобро улыбнулся.
– Не веришь?
– Мне показалось интересным выражение «в наших палестинах».
– Да? А что в нем такого необычного?
– Как посмотреть. Что такое палестины?
– Да кто ж его знает. Все так говорят.
А действительно, какая разница, подумал Житник. А хоть бы они все были здесь христиане – что бы это изменило? На христиан они обиделись из-за добрыниных подвигов тридцатилетней давности. А оставь их Владимир в покое – глядишь, через поколение все бы в церковь ходили. Церковь, кстати говоря, не ту Владимир выбрал. Надо было Рим выбирать. А то и вообще свою церковь придумать.
И, опять же кстати – это мысль! И главой церкви нужно назначить правителя территорий. И пусть правитель объявляет народу волю Создателя, то есть свою собственную.
Настал момент завершения ритуала. По якобы древнему обычаю предводителю силы, в данном случае Житнику, вменялось удалиться в лес и там, в одиночестве, обратиться с молитвой к богу всех воинов Перуну. Все еще занятый интригующими мыслями о переориентации церкви на себя и возможных реформах и новых догмах, Житник торжественным шагом, положа левую руку на поммель сверда, вышел из крепости и, сопровождаемый восхищенными взглядами, пересек пространство, отделявшее крепость от рощи.
Ему и в самом деле хотелось побыть одному.
Во всем виновата Любава, думал он иронически, прислонившись к молодой сосне. Не откажи она мне тогда – может и не стал бы я следовать советам Рагнхильд, не стал бы, пользуясь доверием Ярослава, сманивать его людей на свою сторону. От Ярослава я видел только хорошее. Он слаб и мягок – но ведь это не его вина. До инцидента с Любавой власть была мне не очень-то нужна, ну разве что самую малость. Разбудила Любава во мне чувство справедливости. Или несправедливости. Бедрами своими округлыми покачала – и вот, пожалуйста, теперь чем больше у меня власти, тем больше хочется ее укреплять и увеличивать. Наверное Шарлеманю тоже какая-нибудь баба не дала. И на этом держится история, подумать только.
