Вот уж поистине прав Гэн-сан: где и когда погибнешь - неизвестно; смерть была совсем рядом, она стояла наготове с разинутым ртом. По-видимому, до сих пор я недооценивал то таинственное, что зовется случайностью или странным стечением обстоятельств. Похоже, несчастья и беды ловко минуют все препятствия и неожиданно обрушиваются на нас. Это открытие потрясло меня. Точно я краем глаза заглянул в бездонную пропасть. Нет, я не боялся умереть. Меня пугала бессмысленная гибель.
В ту ночь я и написал прощальное письмо. Писал его кистью на свитке, сильно волнуясь.
"Отец и мать, а также все, кто заботился обо мне! - вывел я. - Так не должно было случиться. Я не хочу подохнуть, как собака или кошка. Такая смерть для меня невыносима. Однако неизвестно, где и когда тебя убьют. Поэтому и случилось это. Вот все, что я хотел вам сказать."
Я был своенравным ребенком. Таким паршивцем, что от всей души ненавидел иной раз своих близких, если мои желания не исполнялись. Получив нагоняй от матери, я, бывало, даже молился ведьме, чтобы она наслала на нее болезнь. Отцу показывал язык за его спиной, обзывал его стоеросовой дубиной. И еще много дурного помнил я за собой. Вместе со светлыми воспоминаниями о детских шалостях и наивном озорстве тяжкие воспоминания прочно засели в закоулках моей памяти; год от года они въедались все глубже, и казалось, скоро заполонят всю мою душу. Поэтому, я думал, если бы я, как мечтал, стал бы морским летчиком и погиб за родину, совершив какой-нибудь подвиг, мои грехи исчезли бы вместе с моей плотью, и тем самым я в достаточной степени искупил бы свою вину перед родителями. Сознаюсь, что у меня было тайное желание воспользоваться смертью во имя родины для того, чтобы уйти из этого мира, я считал, что только смерть очистит мою душу.
Рассказав подробно обо всех своих дурных поступках, я закончил прощальное письмо извинениями за дважды позорную смерть. Свернул письмо в трубочку и сунул в конверт. Письмо стало похоже на цилиндр. Я упаковал его в белую марлю, взятую из перевязочного пакета, и положил на столик. Теперь оно напоминало кусок кости. Мне показалось, что я смотрел на свою собственную кость, извлеченную из моего тела. "Ну вот, можно и умереть со спокойной душой", - подумал я. Вся моя пятнадцатилетняя жизнь уместилась в этом свертке, а от меня осталась лишь оболочка, как пустой кокон от вылупившейся цикады. Я открыл окно, уселся на подоконник и, болтая ногами, принялся насвистывать. Вечер был такой, что казалось, вот-вот да и упадет какая-нибудь звезда.
