— Подождем еще немного, должна приехать другая! — говорил он.
— Кто это? Я знаю?
— Не будь любопытен. Это секрет. И сюрприз.
— Молодая? Хорошенькая? — выпытывал Немвродов.
— Ты мне не веришь? Петербург еще и не видел такой!
— Но когда же, когда она приедет?!
А дачный поезд из одних зеленых вагонов уже вырвался на ровный рельсовый путь и, оставляя позади серый, дымный Петербург, мчался вперед, навстречу теплому утру.
Вера Федоровна, сидя у окна на желтой скамье против матери, отдавалась непреоборимому действию утра, севера и высоких берез между елями, знакомых с детства. Влажный запах травы и хвои врывался в окно вместе с грохотом и ревом паровоза, пробуждая воспоминания ранней юности. Мария Николаевна не отрывала глаз от дочери.
Солнце, поднявшись вдруг над лесом, проникло в вагон, осветило золотом пышные волосы Веры Федоровны. Мария Николаевна сказала:
— Вот и опять ты Золотая красавица!
Золотой красавицей звали Веру в виленских аристократических кругах в счастливые дни ее юности. Она благодарно улыбнулась матери и стала поправлять волосы, не отрываясь от окна и солнца.
Возвращавшиеся в этот неранний час утра по домам молочницы и направлявшиеся на дачи петербургские разносчики с булками в огромных плетеных корзинах не обращали внимания на молодую женщину у окна. Но дачники не сводили с нее глаз. Невысокая полная женщина в дальнем углу поднялась и подошла к ней.
— Не в Озерки? — вежливо спросила она и, получив ответ, прибавила: — Не дачку ли искать?
— Будем искать и дачку! — отвечала Вера Федоровна, сияя огромными своими глазами.
— А куда же вы с вещами-то? — не унималась та.
— В театр, — отвечала Вера Федоровна. — Я служить сюда приехала! А это моя мама.
Новые знакомые пришлись женщине по душе: глаза Веры Федоровны светились добротой и лаской, она отвечала просто и правдиво, и, выходя в Озерках вместе с ними, женщина объяснила:
— У меня, знаете ли, есть комната — с терраской и ход отдельный, да ведь не всякого пустишь. А вы мне понравились, хорошего человека сразу видно… и от театра близко… — говорила она быстрее и веселее с каждым словом. — А меня тут все знают, спросите кого хотите, Наталья Ивановна я, муж у меня умер, только тем и живу, что домик мне оставил…
У актеров, как у писателей, действительно зоркий глаз. Вера Федоровна и не подумала бы расспрашивать о своей хозяйке: в черной кружевной косынке, в плаще без рукавов, с застежками в виде львиных голов, ни на минуту не смолкающая Наталья Ивановна была вся на виду. Вера Федоровна слушала, не отводя глаз от этой типичной петербургской вдовы-чиновницы, и по-актерски сожалела, что не в ее амплуа такие роли.
