Горцы все сильнее привязывались к Сергею Мироновичу. По свидетельству бакинского юриста Константина Николаевича Дигурова, жившего до революции во Владикавказе, влияние Кирова на горцев было подчас властнее священнейших обычаев, судебных приговоров: его приглашали мирить кровников — людей, взаимная враждебность которых не ведала границ.
Киров страдал оттого, что не может писать о бедствиях горцев.
Запрещалось писать и о многом другом.
Лишь иногда на газетный лист пробивалась статья о какой-нибудь очередной глупости какого-нибудь царского ведомства. Министерство внутренних дел вдруг обрадовало Россию проектом упразднения слова «мещанин». Сергей Миронович писал тогда:
«Залежавшееся в изгибах длинной истории слово это промокло насквозь пошлостью и покрылось толстым слоем духовно-нравственной ограниченности. Слово «мещанин» глубоко врезалось в сознание каждого. И как только оно встает перед нами, за ним неизбежно ползут скука, обывательщина, отсутствие интересов и полная духовная приниженность…
Разжаловать мещан, конечно, недолго. При известной расторопности это можно сделать в один день. Но куда девать разжалованных; что делать, когда рассыплется на мелкие кусочки милая мещанская психология, так привыкшая к вековой слякоти?
Россия без мещан!
Это так же несовместимо, как республика без граждан, как Рим без рабов.
Упразднить мещанина — это значит начать перестраивать всю живую Россию!..
Нет, проект об упразднении мещанина кажется совершенно невероятным, и лучше взять его обратно.
Милый мещанин, живи и не тревожь своего векового покоя слухами о покушении на твое благополучие, тихое и безмятежное до отвращения.
Помни одно:
Блажен, кто спит и днем и ночью, — ему обеспечена благодарность квартального».
Всё. Предел, за которым — штрафы, суд, ссылка, тюрьма.
Под игом царской цензуры работа каждого мыс-лящегб, передового журналиста была сложна, полна опасностей, а большевика — подавно. Киров не жаловался. А как ему порою тяжко, лучше всех знал его друг Александр Тихонович Солодов. Солодову и самому жилось плохо. Он был старше на десять лет, опытен, честен. Одесса, Киев, Екатеринодар — нигде не приживался. Колесил из города в город, наивно мечтая о земле обетованной. Владикавказ ею не был.
Никогда Солодову не удавалось найти правдивые слова, устраивавшие цензуру. Так продолжалось и в «Терской жизни», куда он перешел. Однажды он напечатал статью о том, как некий человек и его друг Сергей страдают от неудовлетворенности своим трудом.
