Поблизости держалась сахри, девица из этих, безымянных – она необходима была при расчетах, не потому, что умела считать, а потому, что так было положено. Два десятка лет назад сахри была бы очень полезна при торговле или споре. Но кто теперь верит, что сахри может видеть правду? А по правилам положено, вот она и стоит. Без нее сделка незаконна.
Да, и если бы эти, в форме, пожелали не только отдохнуть и поесть – кто за ними присмотрит? Они будут задирать, а то и ловить за волосы твою жену? Твою дочь? Нашли дураков, как же! Так что пусть эта… стоит и смотрит. Может быть, гнев высоких гостей будет ей потом смягчен…
Все кончилось бы хорошо, если бы несколько дней назад здесь не побывали трое людей в еще более запыленной одежде и на разномастных птицах. Они потребовали дань, которая полагалась сегодняшним гостям, а если бы им попытались не отдать – забрали бы силой. Старейшина очень сильно раскаивался, но ничего не мог поделать.
– У меня записано – равнодушно сказал старший из пятерых. – Столько-то монет, столько-то цепей – из красного железа – и пять седел для наших птиц. Давайте, несите. Если вы прячете принадлежащее императору, не надейтесь на пощаду. У меня приказ.
– Мы не можем заплатить столько, – заголосила старуха.
– Тогда мы возьмем все.
Жена старейшины бросилась под ноги сборщикам и пустила слезу. За ней последовали остальные.
– У нас нет ничего, совсем ничего больше нет… – кричали они, валяясь в пыли. – Пощадите, господин! Ничего нет! Уже ничего не осталось!
– Ничего нет, а?
Немного рисуясь перед своими людьми, старший из пятерых отстегнул от седла короткое ружье.
– Хорошо. Тогда у меня приказ.
Слаженно и четко пятеро дали залп. Старуха и жена старейшины упали в пыль, и маленькие молнии заплясали над ними.
Безымянная сахри посмотрела на убитых и подняла руку, защищаясь. Может быть, человек в седле хотя бы испугается прежних правил до того, как…
И молнии растаяли.
У всех, кто выглядывал из окон, трясся от испуга, падал в пыль вниз лицом, страшно, сильно болела голова, а глаза горели, как от долгого плача. Поднялся долгий, невыносимый детский вой, и некому было зажать оборвышам рот. Некоторые старики попадали замертво.
Последний из приезжих умер в пустыне через два дня, не в силах понять, куда идет. Птица склевала его тело и осталась жить при родниках.
Сахри завизжала и пнула труп стражника. Деревенские в страхе выглянули из домов.
Она подняла на дороге оброненный сборщиком диск. Диск не ударил ее.
