— Как у него фонарь на велосипеде-то, в порядке?
— Послушай, Гастон, не придумывай себе страхов, еще не совсем стемнело.
— Да, но любой шофер тебе скажет, что в сумерки хуже всего видно. И когда на лошади едешь, тоже так. Помню, когда я развозил хлеб и возвращался при свете фонаря, так я предпочитал…
— Помолчи, дай послушать!
Они прислушались. Мать подождала, потом открыла дверь. Жюльен стоял во дворе. Она сейчас же обернулась и сказала:
— Вот и он.
— Пусть поставит велосипед в подвал пока еще светло.
Мать вышла и что-то сказала Жюльену. Вернувшись на кухню, она попросила отца:
— Главное, не ругай его. Он ведь только сегодня приехал, мог и запоздать.
Отец пожал плечами.
— Так уж это на меня похоже — сердиться по пустякам.
В кухню вошел Жюльен.
— Здесь ни черта не видно! — сказал он.
— Этой осенью мы еще не зажигали вечером лампы.
— Если садиться за стол в семь часов, света достаточно, ложки мимо рта не пронесешь, — проворчал отец.
— Теперь с каждым днем темнеет все раньше и раньше, — заметила мать.
Отец опять забарабанил пальцами по столу, но не сказал ничего.
— Я все-таки зажгу лампу, — помолчав, сказала мать, — может быть, Жюльен захочет немного посидеть.
— Подай на стол суп, — попросил отец, — он выкипит, если будет долго стоять на огне.
Мать налила в тарелки супу, муж и сын принялись за еду, а она тем временем опустила висячую лампу, сняла стекло, осторожно вывернула фитиль. Затем запалила от печки, кусок бумаги и зажгла лампу. Огонек сначала поколебался, но, как только мать надела стекло, разгорелся ярче и веселей. Мать подождала, потом прикрутила фитиль, и тоже села к столу.
— Когда отвыкнешь от керосинового освещения, ужасно оно странным кажется, — сказал Жюльен.
— Для глаз оно гораздо полезнее, — заметил отец.
— Может, это и так, да только что ни говори, а повернуть выключатель куда проще.
Некоторое время ели молча, потом Жюльен спросил:
— Да, а как же мне без света лечь спать?
— Так же, как прежде ложился, и как мы ложимся. Подымешься наверх с карманным фонариком или с коптилкой, а раздеться недолго, управишься, — сказал отец.
Мать молчала. Она следила за сыном и, когда он взглянул на нее, сделала ему знак, чтобы он не возражал. Жюльен снова принялся за еду. Мать не спускала с него глаз. Он сидел напротив нее, а отец — между ними в конце стола. Отец ел медленнее Жюльена, долго жевал хлеб и овощи — у него не было зубов. Он сидел, наклонившись вперед, положив левый локоть на стол, рукой он придерживал на груди свой синий фартук. Пламя лампы отражалось на его лысине. Жюльен был выше отца и в плечах шире.
