Обычно, когда я желала достигнуть полной победы над Николаем Николаевичем, я всовывала всю пятерню своей правой руки в его красивые, полуседые, слегка вьющиеся волосы, а левой крепко держала его за плечо, причем, притягивала его голову к себе. Этот трюк я с ним проделала первый раз, когда мне было семь дет, при этом я всегда целовала его. Но когда я сделалась старше, он до поцелуев больше не допускал, отбивался от меня, но делал все, чего я хотела.
— Убери, свои руки! Когда ты отучишься вешаться мужчинам на шею, ведь тебе уже семнадцать лет. Что бы сказали отец с матерью, если бы они сюда вошли? Как ты думаешь?
Вешаться мужчинам на шею… Но ведь он же Доктор. Он мой душечка Николай Николаевич. Да, но ведь он действительно мужчина, мелькало у меня в уме, как я раньше об этом не думала, ну да это все равно, решила я.
— Обещайте, что Вы скажете, где, как и когда Вы познакомились с моими тетками, иначе…
— Иначе? — повторил он.
— Я начну Вас душить и целовать, — мой тон был решительный и угрожающий.
— Скажу, скажу, только отпусти, пожалуйста.
На этот раз он крепко схватил мои руки, до боли, а я, держа его волосы всей пятерней, тянула их, и, наверное, делала ему больно.
— Уф, — вырываясь, сказал Николай Николаевич и, тяжело вздохнув, достал гребенку, проведя ею по своим волосам, он показал мне на ней клок вырванных волос.
— Хороша подруга, — тон Николая Николаевича был шутливо-укоризненный.
Мне его стало так жаль, я действительно любила его от всей души.
— Ради Бога, простите меня! — я крепко поцеловала его голову, лоб, глаза, но в губы на этот раз постеснялась, действительно, ведь он же был мужчина.
Усадив его на мой маленький диванчик, я стала ждать.
— Я скажу, но дай мне слово, никаких вопросов и расспросов.
— Даю.
— Карточки твоих теток хранятся у отца давно, он взял их, когда ушел из дома. А теперь угости меня чаем.
«Мало ты мне сказал», — подумала я, но данное слово я всегда держала и больше не приставала к Николаю Николаевичу, отложив это на после.
«На после» накопилось очень много. Слова «ушел из дома», таинственный портрет отца в военной форме. Единственный портрет матери, совсем юной, в кабинете отца. И только что данные мне отцом карточки теток, деда и бабушки. И почему их раньше не было? Почему я ничего не знаю о матери? Ведь и со стороны матери также есть у меня дедушка и бабушка, может быть, и тети и дяди? Может быть, у меня есть двоюродные сестры и братья? И чем я больше думала, тем загадочнее, непонятнее, делалось на душе, и предчувствие какой-то семейной тайны не покидало меня. Я была уверена, что Николай Николаевич, если не все, то все же знает многое, но заманить его к себе наверх положительно не удавалось. Его обычно встречал отец словами:
