— Но у вас же есть семья, — сказала Ардис.
— Семья! Взрослые дети, которые не нуждаются во мне, и жена… жена… ну, я не стану говорить о ней, но она во мне тоже не нуждается — во всяком случае, не в такой мере, как вы.
Он был дородный, с широченными покатыми плечами. Волосы у него были жирные, с проседью, брови — густые, сходившиеся на переносице, грустные. Иной раз он смотрел на Ардис — этакий большой потный медведь — и не смел до нее дотронуться; глаза его затуманивались, увлажнялись, золотисто светились, становились очень нежными.
— Ардис, — мягко сказал он, — ну в чем еще для мужчины может быть счастье? Только в том, чтобы поставить кого-то на пьедестал и любить и почитать больше, чем себя…
Случалось, они говорили о том, чтобы вместе уехать из Кливленда — конечно, с Элиной. И сердце у Элины радостно подпрыгивало. Но почти тут же Ардис говорила: — Нет, я не могу. У вас же семья.
— Ну, зачем, зачем вы это говорите? Вы же мучаете меня!
— Я не могу на это пойти.
— Ардис, между моей женою и мной ничего нет. Ничего. Уже много лет. Столько лет, сколько вам, Ардис, представьте себе… А вы понимаете, что это значит — жить так долго без любви? Без красоты? Жизнь теряет свой смысл, свою ценность, если человек не способен превратить мир в нечто прекрасное и неизменное, — неужели вы мне в этом откажете?
Прекрасное и неизменное.
Элине он очень нравился.
Но Ардис сказала: — Если я разобью вашу семью, я не смогу жить в мире с собой…
А он уговаривал ее. Продолжал уговаривать. И смеялся — в растерянности, в досаде, не теряя надежды. Он рассказывал о своем детстве и молодости в Будапеште; рассказывал, что верит в святых и ангелов.
— Мы не были такие уж нищие, но все же были бедные, да, и это лежало на нас позором… но мама у меня была очень верующая, и она научила меня верить так, как верила сама, потому что ей это помогало, и она знала, что это поможет мне, даже если я не сумею удержать в себе веру, когда стану старше… но мне нравились статуи святых и ангелов, мне нравилось то, что они такие красивые… и такие спокойные, такие безупречные, они никогда ни о чем не просят и сурово не судят… Обе вы для меня — как ангелы, — медленно произнес он своим гортанным голосом, в котором звучало благоговение. — Я вижу вас, Ардис, во сне, но и вашу дочурку тоже… вас обеих вместе… вас ведь надо оберегать, лелеять. Вы должны разрешить мне помочь вам, Ардис, вы должны навести порядок в вашей сумбурной жизни.
