изумительной женщине, которая просила у меня прощения и побуждала соблазнять других с помощью более подходящего запаха, пока не настанет день, когда мы — она со своим оксфордским дипломом, а я с Гонкуровской премией (как знать?) — сможем вновь связать нить сексуальной дружбы, проморолик которой она показала мне. Что до Максима, я думал, он умрет в тюрьме. Я встречусь с Полиной на его похоронах, и мы объединим наши силы, чтобы отомстить и добиться его посмертной реабилитации. Жизнь улыбалась мне.
— Совсем с ума посходили, — сказал отставной железнодорожник, пододвигая ко мне номер «Эко дез Альп».
С полным ртом я пробежал глазами отчет о моем приезде в Сен-Пьер. «Литературная премия следственного изолятора: запрограммированное фиаско». Тут обвиняли скопом и достойный сожаления выбор «парижской ложной ценности» в ущерб крупным местным авторам, и общественное движение тюремного профсоюза, перекрывшего заключенным «доступ к культуре», и нерасторопность снегоуборочных служб, помешавшую «ни в чем не повинным» читателям прийти в книжный магазин Вуазен, и, конечно же, присутствовала извечная полемика в адрес главы Генерального совета, чей «протеже», обвиняемый в убийстве, связанном с наркотиками, возглавлял жюри, которое сочло нужным увенчать лаврами «сомнительный роман», выпущенный издателем, опубликовавшим в свое время книгу о Шарле де Холле, предисловие к которой написал некий… Робер Сонназ! «Все сходится, и все объясняется» — заключал журналист, заклеймив таким образом «могильщиков литературы и общественной морали».
— Сожалею, — сказал я Раймону, возвращая ему газету, закапанную вареньем.
В другое время подобная статья обеспечила бы мне изжогу и бессонницу на неделю. Но сейчас мне было на нее плевать с высокой колокольни. Спасибо, Полина Сорг.
— Он настоял на том, чтобы лично проводить вас к поезду, в порядке извинения, — сообщил мне Раймон торжественным тоном.
— Журналист? — удивился я.
— Нет, президент. Я вас не тороплю, но поезд в 10.43. У вас осталось пять минут, если хотите принять душ.
Я отодвинул стул. Он удержал меня. Глаза его блестели, улыбка подрагивала.
— Знаете, моя Жанна, с ней не всегда легко, но она настоящая чародейка. Фея. Она чувствует скрытые в людях обещания. Полина и Максим — ее дети, должны были бы ими быть вместо этого паршивца, который… ну да ладно… Ну вот, и она так счастлива, что они к вам прониклись. И потом, вот что я вам скажу, не сочтите за похвальбу: все, что она сделала для меня, мсье Фарриоль, она может сделать и для вас. Она такая — превращает тыквы в прекрасных принцев. Вас ждет большое будущее.
