Я заметил, что тех, кто закончил выступление, уводят одной и той же дорогой и что по обе стороны входа на темную лестницу стоят крепкие парни. На церковных дьяконов они не походили, но я решил так их для себя называть. Оставив Леонарда, я подошел к ним и заглянул дальше.
– А что там такое? – спросил я.
– Частная собственность, сэр, – сказал один из них, выходя вперед.
Я вернулся к Леонарду.
– Там наверху целый этаж еще, – сказал я.
– С другой стороны от сцены тоже лестница, – ответил он. – Даже отсюда видно. И тоже быки на охране.
Я поглядел. Точно. Еще двое парней. Если те двое, что поближе, уж точно не дьяконы, то те даже не из хора. Почему-то я сомневался, что наверху хранились книги с гимнами.
– Бастер с черной братвой не водится, – сказал Леонард, – одни белые громилы.
– Не так уж давно такие, как он, вообще твоих братьев не впускали и, возможно, привыкли к этому.
– На самом деле не так, – сказал Леонард. – Они сюда входили, и ты это знаешь.
– Ага, в качестве уборщиков, – ответил я. – А еще по лестнице сзади, и садились только там, на балконе.
– Деньги ниггеров ничем не хуже других, – сказал Леонард. – Знаю. Как-то раз сидел там на балконе и плюнул на голову белому парню.
– Не делал ты такого, – сказал я.
– Нет, но помечтать-то можно.
Мы шепотом обсудили план представления, и вдруг объявился коротышка, который нас регистрировал.
– «Сладкие Девушки» заболели, – сказал он.
– Кто? – переспросил я.
– Певицы, что госпелы поют, я же говорил, – сказал старый чревовещатель, подходя к нам. – Памперсы для взрослых скомкались, вот и выйти не могут. Или услышали, что выйдет петь молодая девушка, и решили слить. Знаю, они здесь. Я их видел, этих самодовольных задниц.
– Хватит уже, – сказал коротышка.
– Простите, – сказал чревовещатель и заковылял обратно к табурету.
Я думал о других вещах и не заметил молодой девушки, на самом деле. Но вроде бы вспомнил, что она исполняет песню Пэтси Клайн, и неплохо.
– «Сладкие Сестры» сказали, что заболели, – повторил коротышка.
– Обе сразу? – спросил Леонард.
– Это случилось с ними внезапно, так что вы двое следующие.
– Ого, – сказал я.
Леонард схватил меня за локоть.
– Ладно тебе, я еще помню «Старый обветренный крест».
– Издеваешься? Мы действительно выйдем на сцену?
– Я пою в душе, – ответил Леонард. – Все сделаю, как надо.
– Вот черт.
Ну, мы вышли, и я тоже вспомнил старую песню. Я атеист, но хорошие госпелы мне нравятся, время от времени. Своего оркестра у нас не было, но местный знал мелодию, типа того, хотя я не помню, чтобы в ней было соло на тубе. И мы начали. Леонард пел хорошо, на самом деле очень даже. Я, типа, подпевал, когда он подымал руку, давая мне знак, но потом забыл слова и начал петь всякую ерунду.
