– Ладсгейт! – прошептал Перегрин. Их окружили силуэты людей, не совсем людей – с вытянутыми лицами, одетых в лохматые шкуры. И они возбужденно переговаривались.
Люди развязали маркизу руки, но оставили клейкую ленту поверх рта. Ему было без разницы. Сказать ему было нечего.
Успокоившись от того, что все кончилось, маркиз уже собрался вернуться к работе, но, к его легкому удивлению, он, его похититель и его друг с огромным длинным гибким носом шли прочь от ямы по настилу, а затем дошли до стоящих одна к одной, будто соты, крохотных комнаток, наполненных людьми, упорно трудящихся в ногу друг с другом.
Узкая лестница вверх. Один из сопровождающих, в лохматой шкуре, поскребся в дверь.
– Войдите! – ответил голос. Маркиз ощутил возбуждение, почти что сексуальное. Этот голос. Голос того, которого маркиз желал бы радовать всю свою жизнь. Всю свою жизнь? Сколько? Неделю? Две недели?
– Заблудшая овца, – сказал один из сопровождающих. – Хищник. И его товарищ по стаду.
Комната оказалась огромной, на стенах висели картины, написанные маслом. Пейзажи по большей части, потемневшие от времени, дыма и пыли.
– Зачем? – спросил человек, сидящий за столом. – Зачем вы потревожили меня из-за такой чепухи?
– Потому, – начал голос, в котором маркиз узнал голос своего неудавшегося похитителя, – что ты отдаешь приказы, что я, появись я в пределах Шепердс-буш, должен был бы быть приведен к тебе на расправу лично.
Человек отодвинул стул и встал. Пошел к ним, выходя на свет. У стены стояла деревянная палка с крюком, и он взял ее, проходя мимо. Несколько долгих секунд смотрел на них.
– Перегрин? – наконец сказал он, и маркиз снова задрожал от возбуждения. – Я слышал, ты в отставку ушел. Монахом стал или что-то вроде. Даже не мечтал, что ты посмеешь прийти.
Голову маркиза наполнило нечто огромное. Нечто наполнило его голову и сердце. Что-то совершенно невообразимое, но такое, что он буквально мог его коснуться.
Пастух протянул руку и сорвал клейкую ленту со рта маркиза. Маркиз понимал, что он должен быть вне себя от радости, быть в возбуждении от того, что этот человек обратил на него внимание.
– А теперь понимаю… кто бы мог подумать?
У Пастуха был низкий и звучный голос.
– Он уже здесь. И уже один из наших? Маркиз де Карабас. Знаешь, Перегрин, я давно мечтал вырвать тебе язык, размозжить тебе пальцы у тебя на глазах, но теперь думаю, насколько же приятнее будет, если последнее, что ты увидишь, будет то, что твой собственный брат, один из стада, станет твоим палачом.
