Умываясь над ведром и ощущая боль во всем теле, я взглянул на Тристана. Он надевал рубашку через голову с таким видом, будто это отнимает у него последние силы. И только корова, с удовольствием набившая рот сеном, выглядела лучше всех.
Забравшись в машину, Тристан простонал:
— Нет, такие дела не для меня. Я чувствую себя так, будто по мне проехал асфальтовый каток. Черт, какой же оборот иногда принимает жизнь.
После обеда я поднялся из-за стола.
— Я сейчас отправляюсь в Бротон, Трисс, и думаю, мне надо предупредить тебя, что ту корову, возможно, тебе придется увидеть еще раз. Такие тяжелые случаи дают рецидивы, и есть шанс, что неприятность может повториться. В этом случае тебе придется действовать в одиночку, поскольку Зигфрида не будет еще несколько часов, а я собираюсь воспользоваться своим законным отдыхом, и ничто меня не остановит.
На этот раз чувство юмора изменило Тристану. Он сразу как-то даже постарел и выглядел изможденным.
— О боже, — простонал он, — даже не говори мне это. Я же обессилен, еще одна такая операция — и я умру. К тому же я остаюсь один! Говорю тебе, это убьет меня!
— Да ну, — сказал я голосом садиста, — не переживай так сильно. Может быть, все обойдется.
Но, когда через полтора десятка километров по дороге к Бротону я увидел телефонную будку, в голову мне пришла одна мысль. Я притормозил и вышел из машины. «А что, — подумал я, — один-то раз можно попробовать».
В будке я почувствовал прилив вдохновения. Набросив платок на трубку, я набрал телефон нашей приемной, а когда услышал Тристана, заорал во весь голос:
— Это тот молодой парень, что сегодня утром вправлял матку?
— Да, и я тоже, — в голосе Тристана звучало напряжение. — Что, что-то не так?
— Да, что-то не так, — закричал я, — она опять ее вытолкнула.
— Опять? Опять вытолкнула? Всю? — Он почти визжал.
— Да, и кровищи кругом вдвое больше, чем было утром, и она продолжает литься. Вам надо что-то с ней сделать.
Последовало долгое молчание, и я подумал, не упал ли он в обморок. Затем я услышал его снова, голос был хриплый, но решительный:
— Хорошо, я немедленно выезжаю. — Последовала очередная пауза, и затем он переспросил почти шепотом: — Она полностью выпала?
И тут я сломался. В его словах была такая тоска, что это сразило меня: он все еще надеялся, что фермер преувеличивает, что, возможно, торчит лишь маленький кусочек. Я начал смеяться. Я хотел бы подольше помучить свою жертву, но это было невозможно. Я смеялся все громче и снял платок с трубки, чтобы Тристан мог меня слышать.
