Выяснилось случайно, в телефонном разговоре.
Директор, обозвав меня последними словами, сказал, что заявки от меня не поступало.
– Даже если бы вы были правы, – кричу ему я в трубку, – и я забыла отправить вам заявку, почему вас до последнего не насторожил тот факт, что билеты до сих пор не куплены?
– Да потому что я – директор, а не администратор! – кричит он мне в ответ наипротивнейшим своим голосом, – Я не должен покупать билеты!
– Но ведь все заявки проходят через вас! Вы их сами подписываете!
– Ты не отправляла никакой заявки!
Мы носимся по кругу в этом крике словно бешеные лошади по арене. Ни конца, ни края. Он бросает трубку.
С горящими щеками, как будто меня хлестали по ним долго и с упоением, я звоню продюсеру спектакля. Срывающимся от волнения голосом объясняю, что заявка на билеты была подана. В этом можно убедиться, просмотрев мой почтовый ящик, письмо, отправленное по электронной почте, сохранилось.
Продюсер разговаривает со мной спокойно, но строго. Он не уверен в моей невиновности, и, если окажется, что я вру, публичной казни с вычитанием убытков из моей скудной зарплаты мне не избежать.
Через двадцать минут, добравшись до интернета, я демонстрирую доказательства своей правоты.
Я – невинно пострадавшая. Директор – врун и пьяница. И подлец к тому же.
Добро – в моем лице – оправдано. Зло – обнаружено.
Теперь злодей-директор вынужден поднимать все свои железнодорожные связи, чтобы отправить актеров домой вовремя. Это нелегко, все билеты раскуплены вчистую.
На следующий день я ему позвонила. Ровным голосом сообщила, что работать с ним больше не буду и после возвращения в Петербург ухожу с проекта. Он положил трубку. Вопрос с моим уходом для меня был решен.
Все вечера, отыграв спектакль, Иван пил так, что наутро его было не добудиться.
День уходил на то, чтобы прийти в норму. Вечером, опохмелившись, к семи часам, оживал. Отыгрывал свои сцены, после чего снова отправлялся в кабак.
Я захожу к нему в гримерку с программками спектакля.
– Иван, подпиши, пожалуйста, бабушки-билетерши попросили…
Протягиваю ему программки, показываю, где подписать.
– Как их зовут? – спрашивает.
– Не знаю, они не сказали, а я не спросила.
Берёт ручку, кладёт программку поудобнее, рука застывает над бумагой. Думает.
Я жду.
Думает.
Я не выдерживаю:
– Да напиши просто: «Здоровья и счастья».
– Да? Хорошо…
Пальцы, зажавшие ручку, на секунду дергаются, потом опять застывают над бумагой.
Мне становится весело, я улыбаюсь. Понимаю, что процесс затянулся, сажусь на диванчик.
