— Зачем ты приехал ко мне? — спросила она по-туркменски.
Курбан стал рассказывать про путь, проделанный нами от Асхабада к соленому озеру Немексар[13], про наш план проехать верхом до Индии; он упомянул, что Хэнтингтон — маленький человек, но большой мулла — рисует и измеряет горы.
— Чтобы отнять их потом у мусульман! А до Индии вы не доедете! сказала уверенно бронзовая женщина. — В Сеистане стоит очень большой отряд англичан, и они никого не пропускают в Индию. Чего они боятся?
— Откуда ты это знаешь?
Веки ее медленно приподнялись, и взгляд, тяжелый, пристальный, загадочный взгляд дочери Востока, остановился на мне.
— Откуда я знаю? Мой старинный род машуджи свободно кочует уже тысячу лет от каналов Хорезма до Гималаев и от Аравийского моря до астраханских киргиз. Я знаю все, что происходит на моей равнине.
— Как же ты так свободно ездишь? Разве тебя не задерживают на границах?
— Никогда! Никто не смеет остановить меня, потому что со времени Искендера Великого над моим племенем власти не было. Мы знаем все пути и тропы, которых не могут знать пограничные стражники. Да и зачем им нам мешать? У нас стадо баранов, которое проберется по таким горным крутизнам, где сорвутся в бездну кони…
— Разве коней у тебя нет?
— Ты знаешь пословицу: «Продать баранов и купить коней — не будет ни коней, ни баранов. Продать коней и купить баранов — будут и бараны и кони».
— Только цыгане так кочуют без родины, без дома.
— У меня есть родной аул — кала[14], окруженная высокой стеной. В стене бойницы, где сидят наши сторожа. Эта кала лежит в горах, среди пустыни Дешти-Лут[15]. Мы там бываем ежегодно весной, а затем откочевываем, спасаясь от жары, на север, где есть корм для баранов. Ты знаешь, где Дешти-Лут?
Курбан осклабился и цокнул в знак отрицания.
— Дешти-Лут — посреди Персии. Там идут пустыни еще более песчаные и страшные, чем Каракум. Персидские начальники и солдаты боятся туда поехать. Там живут свободные кочевые племена, которые грабят всех, и никто не мог их покорить со времен Искендера, завоевавшего весь мир…
Женщины в пестрых просторных одеждах внесли большие медные подносы с затейливой резьбой. Концами своих головных платков они закутали нижнюю часть лица: видны были только глаза, сверкающие любопытством.
Перед нами красовались сеистанские финики, изюм, вяленые бураки, овечье молоко в плоских мисках и длинные палочки леденцов. Одна из женщин наломала лепешек, испеченных в золе, и разложила кругом угощенье.
