— Господи Иисусе, — бормотала побирушка, — теперь Ты отпустишь Твоего слугу с миром. В жизни я ничего подобного не видывал.
Ханна некоторое время смотрела на эти восторги хмурая, как грозовая туча. Потом подошла и уполовником огрела побирушку по голове.
— Стыда у тебя нет. Ишь, липнет к парню прямо на глазах у пастора.
— Ой, да что вы, ради Бога не обращайте на меня внимания, — смиренно пролепетал Герман.
— Прочь лапы от моего сына!
— Милая, хорошая, дай я только… Одну минуточку, а?
— Ну слыханное ли дело?! Ты что, кочерга этакая, похоть свою обуздать не можешь на старости лет? Ума решилась? По-твоему, Иоганнес ничего получше не найдет, чем старая побирушка?
Ханна вцепилась побирушке в кофту и рванула что было мочи, зацепив в спешке и платок. В лачуге наступила мертвая тишина. Под платком обнаружился пудреный армейский парик с жесткой косицей.
— Господи помилуй! — воскликнул Герман. — Никак фельдфебель!
— Ба! Это надо же! Пастор, вы ли? Старые знакомые, а? Славно, славно. А ты, бабка, не шуми. Я фельдфебель доблестной армии Его величества.
Ханна вмиг преобразилась, распустила лицо в деланно кроткой улыбке и осела в подобострастном реверансе. Пальцы судорожно свивали веревочкой фельдфебелев платок.
— Виновата, ваша милость, простите меня, неученую… Я вправду знать не знала. Покарайте меня, побейте…
— Ладно, ладно. Хватит болтать. Это ваш сын, а? Длинный который. Ну, отвечайте.
— С позволения вашей милости…
— Так-так. В жизни ничего подобного не видывал. Как тебя звать, парень? Отвечай.
— Иоганнес Турм.
— Славно. Славно. Ты зачислен в лейб-гвардию Его величества. Фланговым будешь. А может, и капралом. Нет, в жизни не видывал ничего подобного. Этакое сокровище.
— Я не хочу, ваша милость. Не гожусь я в солдаты, здоровье у меня чересчур слабое.
— Вздор! Вздор. Сколько ж в тебе росту? Без малого восемь футов, поди?
— Семь с ладонью. Но я в солдаты не хочу. Неужто не видите, какой я долговязый да тощий? Ведь сломаюсь пополам, как гнилая жердина, едва попробую шпицрутенов.
— Вздор. Пустяки! Королю нет дела до этого! Коли он найдет в оранжерее редкую орхидею, его, поди, вовсе не волнует, что через день-другой она завянет. Главное — она цвела. Верно я говорю?
— Боже, храни короля, — покорно пробормотал Длинный Ганс.
— Вот это дело!
— А нельзя его все ж таки отпустить? — умоляюще сказал Герман. — Ведь он правильно говорит. По слухам, великаны лейб-гвардейцы мрут как мухи по осени.
— Ха! А то я не знаю! Сам и мотаюсь по всей Пруссии, набираю рекрутов. Скоро в Германской империи вообще не сыщешь ни одного рослого мужика. А этот… Ого-го! Я даже мечтать не смел об этакой удаче. Король будет очень доволен. Наверняка даст мне офицерский патент. И дворянскую грамоту. Ты не рад, парень? А? Отвечай! И гордости не испытываешь?
