Солдат в купе было двое. Один из них протянул руку и уже собирался взять печенье, но его остановил товарищ.
— Он сказал, что нельзя брать в рот ничего, к чему прикасались грязные жидовские пальцы, – рассказы вала бабушка. – И они не тронули печенье. Оно оста лось стоять на столе, а нас солдаты вывели. Маминых украшений они так и не нашли.
Не знаю, понимает ли бабушка, как ей повезло. Если бы они обнаружили ценности, ее поездка наверняка сразу бы закончилась и ей пришлось бы остаться в Германии вместе с другими еврейскими детьми, из которых лишь десяти процентам суждено было пережить уничтожение.
Рассказывая мне об этой поездке на поезде, бабушка говорила, что после прихода солдат в купе она почти ничего не запомнила. Только то, что на пароме в Швецию увидела таблички с надписью Juden[26] и безумно испугалась.
* * *
К этому времени дедушка Эрнст с компанией уже пробыли в Сконе чуть более трех месяцев, и, в точности как бабушку, их поначалу приводили в состояние шока многочисленные таблички со словом Juden.
— Мы подумали, что тут как в Германии, – говорил Хайнц. – Там мы привыкли к надписям, гласившим: "Собакам и жидам вход воспрещен". Наличие их в Швеции нас страшно испугало. Но когда мы сели в поезд в Треллеборге, к нам подошел какой‑то швед, – продолжал он. – Он знал немецкий, и слышал, о чем мы говорили, и сказал, что нам не о чем беспокоиться. Поскольку на табличках написано не Juden, а förbjuden[27].
Как и бабушка Хельга, дедушка с друзьями оказались по приезде почти без денег. Поэтому они поехали прямо в офис организации "Гехалуц", находившийся неподалеку от Хесслехольма. Там им дали адрес большого хозяйства поблизости от местечка Скуруп, где они могли начать работать уже на следующий день.
— Там было четыреста коров, которых нам приходилось чистить и доить с половины пятого утра до вечера, – рассказывал Хайнц. – Это было трудно и утомительно. Никто из нас раньше коров даже не видел, но мы всему научились.
Это стало началом длительного периода тяжелой и плохо оплачиваемой работы. Дедушка и остальные мужчины получали по две кроны в день, а женщинам приходилось довольствоваться вознаграждением в виде молока и картошки. Правда, входило проживание в бараке с земляным полом, где все и теснились. Жилище было совсем примитивное и холодное, поскольку изоляция отсутствовала, а доски отстояли друг от друга настолько, что легко удавалось смотреть сквозь стены.
Хуже всего приходилось зимой. Они постоянно мерзли, теряли в метель дорогу по пути на дойку и обратно и несколько раз были на грани смерти. От холода и отравления угарным газом от железной печки, которую они, пытаясь поддерживать тепло в бараке, топили коксом.
