За исключением сестры Ронни, почти ровесницы Рут, никто из родственников ее мнения не разделял. Все сестры и братья матери скорее качали головами, возмущаясь ее юношеской глупостью – желанием покинуть эту прекрасную страну, где жило столько поколений их семьи. Какой идиотизм! Они ведь немцы, полностью интегрированные в общество. Лучшая подруга матери Рут – немка, а у обеих старших сестер Рут, Веры и Лили, женихи–немцы. И никто в их роду не имел ничего общего с сионизмом. Нет, они решительно не понимали, почему эта упрямая девчонка хочет эмигрировать. Ведь это их дом. И кстати, объясняли они Рут, популярность нацизма скоро пойдет на убыль. Такие люди даже если и придут к власти, не смогут долго удержаться в правительстве. Злобы и ненависти на самом деле не так уж много. Надо просто потерпеть, покидать Берлин, право, незачем. А если, вопреки ожиданиям, их все‑таки к этому вынудят, то уедут они, только когда это будет совершенно необходимо. На самом последнем поезде. Рут же придерживалась другого мнения. Возможно, потому что ей не довелось застать лучшие времена. – У меня не было такой любви к моей стране, как у мамы и ее сестер, и я не сомневалась в том, что выберусь оттуда. Раз немцы не хотят знаться с нами, то и я не хотела знаться с ними.
Со временем стало только хуже. С наступлением тридцатых годов атмосфера делалась все более неприятной. Теперь уже обычные люди превращались в нацистов, а между 1932 и 1933 годами появились еще и коричневорубашечники. Для семьи Рут эскалация ненависти к евреям имела роковые последствия. Многие из их ближайших друзей больше не хотели иметь с ними дела, а жених старшей сестры Рут – Лили отвернулся от нее, поскольку она еврейка. Сестра так и не сумела пережить его предательства и в 1932 году покончила с собой.
А потом, рассказывала Рут, когда все опять думали, что хуже уже быть не может, к власти пришел Гитлер.
— Когда они захватили власть, по улицам шли боль шие факельные шествия и повсюду слышались крики:
"Смерть жидам!" Все эти людишки, с которыми раньше никто не считался, вроде привратника в нашем доме, теперь почувствовали, что могут угрожать нам. Это ощущалось повсюду.
Она рассказывала, что по мере того, как на улицах росло количество коричневорубашечников, рядовых немцев покидала смелость. Поначалу, когда еврейские магазины стали бойкотировать, кое‑кто все‑таки отваживался заходить туда и делать покупки. Но таких людей быстро становилось все меньше. По мере того как ужесточались нацистские законы, семью предавало даже ближайшее окружение.
