Поначалу все шло по плану. Дедушкиным родителям удалось попасть в Италию и забрать положенную на их имя сумму. Дальше получилось хуже. Оказалось, что у Херты рак, и она быстро начала слабеть.
Херта Лахман умерла в Триесте. Муж похоронил ее и отправился пешком через всю страну. Он миновал немецкие и английские воинские подразделения и наконец добрался до лагеря беженцев в Бари. К тому времени Вильгельму было почти шестьдесят лет, и как ему удалось выдержать переход длиной более тысячи километров, неизвестно. Эти истории он унес с собой в могилу. Каким‑то образом он все‑таки уцелел и отправился на пароходе в Палестину, но на границе его не пропустили, и он угодил в лагерь беженцев на Кипре. Там он просидел больше года, прежде чем дедушкиному старшему брату Георгу удалось переправить его в землю обетованную.
В Палестине Вильгельм поселился у дочери Марианны (которая сумела эмигрировать через "Молодежную алию"), но после гибели Георга ему захотелось повидаться с остальными детьми. Мой дедушка с братом Хайнцем откладывали каждую крону и в конце концов смогли привезти своего отца сюда. Швеция Вильгельму очень понравилась, и через три года, когда ему исполнилось семьдесят, он снова приехал к сыновьям. После третьего посещения, в 1956 году, ему захотелось остаться в Швеции навсегда.
Поначалу он жил у моих бабушки с дедушкой, но потом не выдержал. У них было просто–напросто слишком суматошно, даже для человека, посидевшего в концлагере и лагерях для беженцев и пересекшего во время войны Италию пешком. В результате торговец из Бреслау выписался из "Отеля Лахманов" и переехал в еврейский дом престарелых, где и прожил в тишине и покое вплоть до самой смерти.
Отсюда можно, в частности, сделать вывод, что, по сравнению с творившимся в доме маминых родителей, мы с отцом общаемся между собой довольно цивилизованно. Все на свете, как известно, относительно. Как поведение, так и голод. Однако сейчас, вопреки этому неопровержимому факту, я больше не в силах ждать и поэтому заезжаю в Кальмар, чтобы найти что‑нибудь съедобное. Оказалось, что сказать легче, чем сделать, и мы довольно долго кружим по городу, прежде чем я, наконец, паркую машину перед обшарпанной грязной пиццерией, где мы покупаем две пиццы и традиционный для шведских пиццерий салат. Отец сразу интересуется, неужто нам и вправду нужно столько еды, и я решительно говорю, что да и что это называется ланчем. Когда мы усаживаемся есть, отца осеняет, что еда, пожалуй, все‑таки неплохая вещь, и он уминает чуть больше половины пиццы. Затем звонит мама, чтобы узнать последние новости, и слышит от мужа, что мы почти непрерывно едим и что если так пойдет дальше, то мы с Лео лопнем. – ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ЛАНЧЕМ, – почти кричу я, после чего уставший пекарь и находящиеся в пиццерии остальные двое посетителей чуть ли не замирают и косятся в нашу сторону.
