— Знаешь, Лео, – говорит отец, засовывая в рот лакричный батончик, – я предлагаю тебе отныне прятать твои сладости в каком‑нибудь надежном месте. Где‑нибудь, куда Данни заглядывает не слишком часто. Скажем, в душе?
— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? – возмущаюсь я.
Отец широко улыбается моему сыну.
— Смотри, как он разошелся. Он часто так заводится? Прежде чем сын успевает ответить, раздается звонок телефона. Это мама интересуется, как у нас дела.
— Сейчас я тебе расскажу, – говорит отец. – Они пукают и издеваются надо мной. Твой сын и твой внук. А еще они съели все конфеты.
— ЭТО ТЫ ВСЕ СЪЕЛ! – кричим мы с сыном с переднего сиденья с громогласностью Габи Лахмана.
Итак, мы продолжаем путь на юг, через провинцию Смоланд с ее лесами, красными домиками и немецкими туристами, ищущими Lebensraum[17]. На самом деле, их на дорогах так много, что поневоле начинаешь подозревать, что немцы решили осуществить то вторжение, которого так боялись мои родственники во время Второй мировой войны. Но на этот раз оснований для беспокойства, разумеется, нет, ибо, насколько я понимаю, они буквально обожают нас, наши озера и лосей, а также социально–реалистические детективные романы, написанные мрачными стариками. В их любви ко всему шведскому вообще‑то нет ничего странного. Между нашими странами уже давно сложились прочные отношения, а наши культурные, политические и экономические связи имеют давнюю традицию. И началось это задолго до мировых войн и уничтожения евреев. На самом деле, к моменту прихода Гитлера к власти немногие из европейских стран состояли в таких хороших отношениях с Германией, как Швеция. Стало быть, выработать линию поведения, когда правда о деяниях нацистов стала просачиваться наружу, было наверняка не очень‑то легко. Особенно потому, что там были замешаны немалые суммы денег, которые мы зарабатывали на поставках немецкой военной машине железной руды и шарикоподшипников. Это, кстати, продолжалось еще долгое время после того, как осуществляемые немцами массовые убийства получили широкую огласку, причем невзирая на давление со стороны Англии и США. Поставки прекратились только в ноябре 1944 года, за шесть месяцев до окончания войны. Некоторые историки считают, что Швеция тем самым способствовала продлению как войны, так и уничтожения евреев.
Впрочем, легко быть умным задним числом и принимать смелые решения, когда на кону ничего не стоит. Гораздо сложнее определить линию поведения, когда старый добрый друг сбивается с пути (друг, с которым тебя к тому же связывает экономическое сотрудничество). Для Швеции ситуация вылилась в трудный компромисс. Ведь хотелось, не вступая в войну, сохранить хорошие отношения с торговым партнером. Выходом стал наш знаменитый нейтралитет и рекомендации нашему народу воздерживаться от любых оценок действий Германии, как положительных, так и негативных. Последнее осуществлялось множеством разных способов. Например, шведский МИД ставил гриф "секретно" на сообщениях о массовых убийствах евреев и уничтожении их в газовых камерах. А большинство шведских газет писало, что это "внутреннее дело Германии" ("Свенска дагбладет") и что "шведской прессе следует воздержаться от демонстративного проявления симпатий и антипатий по отношению к иностранным режимам" ("Гётеборгс постен"). Гражданам советовали попросту молчать о том, что могло повредить нейтральной Швеции, поступая так, как выразилось Государственное информационное управление в своей знаменитой кампании 1941 года: "Швед молчит"
