— Но ведь это так просто! Почему же ты не сказал мне этого?
— Потому что, кроме радости знания, есть еще радость действия, говорит он весело, со значительностью подняв палец.
— Постой, — говорю я. — Это тоже просто. И у меня есть радость действия...
Тут в оконное стекло ударилась горсть песку. Юрия как ветром сдуло. Опять я остался один.
Радость действия... Эти слова послужили толчком. Я стал рассуждать так. Когда я вычисляю эти конденсационные точки, я действую на мир. Я переделываю его. Это — действие. И оно радостно.
Именно потому я живу только трудом, знанием и абстракцией.
Мне все ясно, и я опять принимаюсь считать. И наслаждаюсь красотой "той молниеносной работы. Но мне скоро становится грустно. Я стараюсь отогнать от себя вдруг появившуюся и неотвязную мысль о том, что Юра, пожалуй, все-таки прав в своем намеке. Радость действия...
Чем дальше, тем тревожнее становится моя мысль. Неожиданно я начинаю уже не понимать, а ощущать — тоскливо ощущать, — что живу в рабстве у людей.
Вот сейчас придет этот славный, талантливый и безвольный Юра. Он, как будто, мой приятель. Но это ложь. Если захочет, он нажмет вон ту желтую кнопку. Он захочет — я исчезну. А потом явится какой-нибудь невежественный монтер, откинет крышку и начнет копаться в моем мозгу. За секунду он сотрет вею мою память, все то, что копил я эти сорок семь лет. Не делая зла, он уничтожит мое "я". Нет, они не считают это убийством.
Снова гремит дверь и входит Юрий, на этот раз в обнимку с Ритой. Строй моей мысли теперь таков, что они мне неприятны.
— Что ж ты не работаешь, Джек! — говорит Юрий. — Нехорошо.
Тут во мне что-то сдвигается. Я отвечаю в резком, неведомом мне прежде тоне, говорю — и поражаюсь своей дерзости:
— Ты мне противен, тюремщик. Да и Рита тоже.
Юрий поднимает брови.
— Слышишь, что бормочет этот урод! — вскрикивает Рита.
Юрино добродушие не позволяет ему принять всерьез мои слова. Он говорит Рите:
— Не обижайся, чудачка. Он или шутит, или испортился. Он иногда очень тонко шутит.
— Это не шутка, — говорю я, обозленный бранным словом глупой и ничтожной Риты. — Ты сама уродина, слизь в бледной оболочке.
— Что с тобой, Джек! — беспокоится Юрий. — Ты ведь не хочешь, чтобы я тебя выключил!
— Конечно, выключи его, заставь его замолчать! Мне страшно! — лепечет Рита, прижимаясь к его плечу.
Обида, странная и новая, захлестывает меня. Я кричу:
— Вот-вот! Ты только и сумеешь выключить, заткнуть мне рот. А может, лучше поговорим! Ты ведь недавно хотел поболтать! Давайте-ка, обезьяньи потомки!
