Царство вновь оказалось на грани гибели. Но, как напоминает Б. Н. Флоря, «делая ставку на внутренние раздоры в русском обществе, правящие круги Речи Посполитой допустили ошибку, которую потом не раз повторяли политические деятели других государств и других эпох. Когда резко возросла внешняя опасность, русское общество сплотилось вокруг своего правителя» [27].
Оборона Пскова стала одной из самых героических страниц в истории русской армии. Именно упорное сопротивление этого северного города и вынудило Батория все-таки подписать мир на «нулевых» условиях. Стороны возвращали статус-кво – русские отказывались от притязаний на Полоцк и другие захваченные в ходе войны литовские города, армия Батория оставляла все крепости, занятые ею на территории Великого княжества Московского.
Многолетняя страшная война закончилась ничем.
Что касается Ливонии, то, воспользовавшись катастрофическим положением русских, шведы отвоевали не только все ливонские крепости (включая Нарву, выросшую за эти годы в крупный центр торговли), но и захватили те территории на побережье, которые принадлежали «московитам» до начала войны. По мирному договору Россия потеряла выход к Балтийскому морю. Европейская политика Ивана IV потерпела полный крах.
Грозный конечно же не собирался мириться с новым положением дел. Когда Московское государство оказалось в международной изоляции, он начал поиск новых союзников, договаривался о военном альянсе с Англией, но после глобального геополитического поражения в его душе произошел надрыв.
Более того, незадолго до заключения мирного договора царь пережил еще одну серьезную утрату. Тяжело воспринимая постоянные поражения на всех фронтах, Грозный был на грани нервного срыва. Он и произошел в начале ноября 1581 г. в момент случайной ссоры со старшим сыном Иваном – потеряв над собой контроль, властитель ударил наследника посохом с железным наконечником. Первоначально инциденту даже не придали значения, но царевичу становилось все хуже и хуже, и 19 ноября 27-летний наследник престола скончался.
Грозный переживал смерть сына чрезвычайно тяжело. Днем его по крайней мере отвлекали серьезные государственные дела, однако ночью становилось совсем худо. Ватиканский посол Антонио Поссевино, побывавший в Москве вскоре после этого события, записал: «Каждую ночь князь под влиянием скорби (или угрызений совести) поднимался с постели и, хватаясь руками за стены спальни, издавал тяжкие стоны. Спальники с трудом могли уложить его на постель, разостланную на полу» [11].
