Карл. Всегда одно и то же. Она права, а все кругом неправы.
Архиепископ. Предупреждаю тебя в последний раз. Если ты погибнешь, настаивая на своем и пренебрегая указаниями твоих духовных наставников, церковь от тебя отречется. Дюнуа сказал тебе, что если ты возомнишь себя судьей в военных делах и не будешь слушаться военачальников…
Дюнуа(прерывая его). Говоря точнее: если ты попробуешь снять осаду с Компьена, не имея такого же численного превосходства, какое было у нас при Орлеане…
Архиепископ. Армия отречется от тебя и не станет тебя вызволять из беды. А его величество король сказал тебе, что у державы нет средств тебя выкупать.
Карл. Ни гроша.
Архиепископ. Ты осталась одна, совершенно одна, полагаясь на свое самомнение, невежество, упрямую самонадеянность, безбожие. Когда ты выйдешь из этого портала на солнечный свет, люди будут приветствовать тебя. Они поднесут к тебе своих младенцев и своих больных, чтобы ты их исцелила; они будут лобызать твои руки и ноги и сделают все в простоте своей души, чтобы еще больше вскружить тебе голову и быстрее привести к погибели. Но ты все равно будешь одна – народ тебя не спасет. Мы и только мы можем уберечь тебя от костра.
Жанна(подняв глаза к небу). У меня друзья и советчики получше вас.
Архиепископ. Бесполезно говорить с жестоковыйной. Ты отвергаешь наше покровительство и хочешь, чтобы все обратились против тебя. Так защищайся дальше сама. А не сможешь – пусть смилуется над тобой Господь.
Дюнуа. Он прав, Жанна. Ты его слушайся.
Жанна. Где бы вы сейчас были, если бы я вас слушалась? Нет, ни от кого из вас не дождаться мне ни помощи, ни доброго совета. Да, я одна как перст на всей земле, и всегда была одна. Отец приказал братьям утопить меня, если я не стану пасти его овец, в то время как Франция истекала кровью. Пусть пропадет родина, лишь бы наши ягнята были целы. Я надеялась, что у Франции найдутся друзья хотя бы при дворе французского короля, но я увидела здесь только волков, которые грызутся из‑за клочьев ее истерзанного тела. Я надеялась, что у Бога наверняка повсюду друзья, ведь он-то друг всем и каждому, и по наивности своей верила, что вы – те, кто сейчас отринули меня, – будете защищать меня, как крепостные стены, от всякой напасти. Но я поумнела, а немножко мудрости никому не мешает. Не пытайтесь меня запугать, говоря о моем одиночестве. И Франция – одна, и Бог – один, а чего стоит мое одиночество в сравнении с одиночеством моей страны и моего Бога? Я поняла теперь, что в одиночестве Бога – Его сила. Кем бы Он был, если бы слушался ваших жалких, завистливых советов. Что ж, одиночество мое будет и моей силой. Лучше быть одной и с Богом. Его дружба мне не изменит, Его совет не обманет меня, любовь не оставит. И я буду дерзать, дерзать, дерзать до самой смерти. Я пойду к простому народу, и любовь, которая светится в его глазах, заставит забыть ненависть, которая пылает в ваших. Вы все обрадуетесь, когда меня сожгут, но если я пройду через огонь – я войду в сердца народа на веки вечные. Да будет со мной Господь!
