Сопоставим высказывания Назанского и генерала Аносова о любви. И тот и другой с болью говорят об отношении к этому светлому чувству в современном обществе: «Любовь! Кто понимает ее? Из нее сделали тему для грязных, помойных опереток, для похабных карточек, для мерзких анекдотов» (Назанский); «Любовь у людей приняла такие пошлые формы и снизошла просто до какого-то житейского удобства, до маленького развлечения» (Аносов). Они прославляют настоящую «скромную и самоотверженную» любовь, для которой «совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – вовсе не труд, а одна радость».
Центральная тема любви-трагедии сочетается в рассказе с тщательно изображенным бытовым фоном, фигурами людей, не знавших в своей жизни чувства, подобного тому, о котором говорил Аносов Вере. Не случайно и товарищ прокурора Мирза Булат-Тугановский считает, что любовь Г. С. Ж. к княгине Вере, его сестре, можно пресечь административными мерами. Он готов поехать к губернатору, жандармскому полковнику с просьбой вызвать «Ромео» и заставить его прекратить писать «пошлые и дерзкие письма». Однако Вера и князь Шеин изменяют его решение: князь сам хочет вручить Желткову его письмо и браслет. Товарищ прокурора отправляется вместе с Василием Львовичем, считая, что именно он будет говорить с Желтковым.
Только в X главе мы, наконец, увидим автора писем к княгине Вере Николаевне. Само описание дома, в котором живет Желтков, «заплеванной лестницы, пахнущей мышами, кошками, керосином и стиркой», комнаты на последнем этаже, напоминающей кают-компанию грузового парохода, противопоставлено богатой обстановке дачи Шейных.
Желтков «прекращает всю эту историю» – он поражает той выдержкой, с которой уходит из жизни, благословляя любовь, ставшую для него «громадным счастьем» и причиной его трагедии. Его письма, особенно последнее, раскрывают сложную и тонкую духовную организацию Желткова, остроту и глубину его любви. Не столько сообщение о смерти, которую Вера почему-то «предчувствовала», а именно само письмо потрясло ее душу.
Напомним слова Аносова: «Любовь должна быть трагедией» и высказывание князя Шеина: «Я чувствую, что присутствую при какой-то громадной трагедии души…» В письме Желткова ощущается и трагическая обреченность его любви и в то же время сознание того счастья и чувства благодарности, которые дала ему эта неразделенная любовь («От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным украшением, единой мыслью…», «Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя твое»).
