— Закончились острова! — крикнул Рожин. — Версты три-четыре — и упремся в берег.
— Течение тронулось! Вошли в русло! — следом за толмачом крикнул с кормы сотник, и по стругу волной прокатился вздох облегчения.
Час гребли без всяких ориентиров, полагались только на течение, — берестяные стружки уплывали от кормы влево, стало быть, судно с курса не сбилось, шло на запад. А потом показалось очертание берега, и Рожин, стоявший на носу, остолбенел. Струг шел ровнехонько на раззявленный клюв кедра-цапли.
— Поворачивай! — заорал Рожин.
— Совсем осатанел?! — взвился Васька Лис. — Опять через острова эти проклятые?!
— Ты чего, Алексей? — удивился Мурзинцев.
Рожин кинулся к нему, бересту из рук вырвал, оторвал завиток, бросил в воду. Стружка медленно поплыла влево. Рожин перекрестился, перекрестил бересту и, читая «Отче наш», оторвал еще один завиток и бросил в реку. Стружка закрутилась на месте, как заведенная, но вдруг замерла и уверенно ушла вправо.
— Очам не верю… — пораженно выдохнул Мурзинцев.
— Это морок! Поворачивай! — закричал толмач. — Владыка, молитву читай, да погромче!..
Пресвитер тут же в полный рост стал, за мачту схватился и начал:
— Живущий в сиянии Всевышнего, под сенью Бога Небесного водворится! Речет Господу: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, на Тебя уповаю!..
Небо над стругом озарилось вспышкой, будто в толще тумана молния блеснула. Но грома не было, кроме людей тишину по-прежнему ничего не нарушало. Стрельцы в недоумении завертели головами.
— Может, к берегу пристанем?.. — осторожно спросил Прошка Пономарев.
— Да нет тут берега, дубина! — заорал на него Рожин. — Морок кругом, выгребать отсель надо!
Отец Никон на ор толмача внимания не обращал, читал дальше, только голос повысил:
— …Он избавит тебя от сетей ловчих, и от словес мятежных, от гибельной язвы, от бесовских козней! Перьями Своими осенит тебя, и крылом Его будешь укрыт, аки щитом!..
И тут над стругом захлопали крылья какой-то птицы. Звук был глухой и широкий, словно парус на ветру трепыхал. Путники задрали головы, но разглядеть за туманом птицу не удавалось. Струг, держа ход, все еще приближался к берегу, хотя гребцы весла подняли.
— Левый табань! Правый загребай! — Рожин уже не орал, рычал. — На весла, малахольные! Демьян, птицу стреляй!
Перегода ружье с плеча сорвал, но тут же замер, удивленно уставившись на толмача, мол, почто ее стрелять, да и как? В тумане ж ничего не видать.
— На звук пали! — рявкнул Рожин, следом штуцер тоже с плеча сбросил и ствол к небу вскинул.
